Царевич Дмитрий. Тайна жизни и смерти последнего Рюриковича. Марина Мнишек: исторический очерк - Сергей Эдуардович Цветков

впоследствии поститься по средам, как принято у православных; и во-вторых, признания папой и польским королем его нового титула непобедимого цесаря (императора), которым Дмитрий желал впредь именоваться. Последняя просьба была вызвана трениями, возникшими между ним и Сигизмундом. Польский король в официальных документах именовал Дмитрия великим князем всея Руси, желая этим подчеркнуть его вассальное по отношению к нему положение. Принятие Дмитрием императорского титула, наоборот, давало ему преимущества перед королем. Чтобы обосновать свое требование, царь прибегал к довольно замысловатым доводам. Он исходил из двух принципов: выше него только Бог; сам московский государь – воплощенный закон и, следовательно, может присваивать себе любые титулы. Дмитрий приводил множество примеров свободного выбора титулов государями из истории Ассирии, Персии, Рима и делал замечание, что величие царского сана само оправдывает любые притязания. Московское государство так же обширно, как Ассирия и Персия, столь же могущественно, как Рим. Можно ли отказать ее главе в именовании, даваемом татарским ханам? Мимоходом попрекнув польских королей за то, что они выпрашивают венец, даруемый свыше, у людей, он надменно заключил: «Получив милостью самого Бога императорское достоинство, разве не будем мы владеть тем, на что имеем полное право?»

Рангони было трудно отрешиться от классического представления об императоре, как прирожденном покровителе церкви, получающем свой венец из рук папы. Он мог только пообещать Бучинскому известить папу о просьбах Дмитрия.

Между тем царь, хорошо понимая некомпетентность нунция в обоих вопросах, решил обратиться непосредственно к папе. В одну из декабрьских ночей в Кремль был тайно вызван о. Лавицкий, уже около полугода не получавший у царя аудиенций. Войдя в царские палаты, иезуит почувствовал возвращение старого доброго времени, когда Дмитрий в Путивле вел с ним задушевные беседы о вере. Царь бросился ему на шею и в порыве дружеского участия сравнил эту минуту с счастливыми мгновениями своей коронации и встречи с матерью; принимая благословение патера, он склонился до земли, как некогда, перед сражениями. Затем царь заговорил о посольстве в Рим, настаивая на том, чтобы именно Лавицкий вручил его грамоту папе. Иезуит ответил согласием.

В начале января 1605 года Лавицкий выехал из Москвы. Он вез с собой посольскую инструкцию и письмо с подписью: Demetrius Imperator. Царское послание содержало множество политических соображений и предложений: план войны с Турцией и союза с Польшей; обращение к святому отцу по поводу злостного нежелания Сигизмунда признавать императорский титул Дмитрия; извещение о намерении царя отправить послов к германскому императору и т. д., – в нем не было лишь того, что особенно желал найти Павел – особенного расположения царя к католичеству и мер по скорейшему обращению московитов. «Возложа надежду на Божью помощь и покровительство, – писал Дмитрий, – мы намерены проводить жизнь не в праздности и не в бездействии, стараться о святой церкви и христианстве, и обратить оружие наше вместе с силами императора римского на врагов Св. Креста; а так как для всего христианства имеются естественные причины к этой войне, то мы, приступая к ней, с полнотою души уповаем, что Бог даст намерению нашему свое благословение, ибо оно будет полезно всем прочим христианам; поэтому мы надеемся, что Ваше Святейшество одобрите его, и просим убедительно Ваше Святейшество, по вашему значению у императора римского, убедить его величество не заключать с турками мира, но войти в общий с нами совет о продолжении войны против них».

В инструкции, данной о. Лавицкому, говорилось: «Он заметит Его Святейшеству, что между нами и светлейшим королем польским существует некоторая распря по поводу императорского титула, от которого мы легко не откажемся, ибо владеем им по полному праву».

В феврале о. Лавицкий появился в Риме – бородатый, длинноволосый, в поповской рясе с широкими рукавами и с православным крестом на шее. Павел V ожидал его с нетерпением, проводя дни в размышлениях о поразительном контрасте между поведением венецианского дожа Леонардо Донато, который изгонял иезуитов из владений республики, и московского царя, открывавшего им двери в свое государство. Каково же было его разочарование, когда он прочитал письмо Дмитрия! Царь явно не собирался платить по счетам.

Павел не утешился и полученным тогда же письмом Марины, в котором она заверяла святого отца: «Только бы светлые ангелы благоволили довести меня до Москвы, и тогда у меня не будет другой заботы, кроме торжества истинной веры». Инструкции, посланные Рангони из Ватикана, не оставляли никаких сомнений в том, что сердце Павла исполнено гневом и горечью. Его племянник Сципион Боргезе, основатель знаменитой и поныне виллы, писал нунцию от имени папы о войне с турками: «Пускай царь первый выступит на арену; пусть он увлечет за собой Европу и покроет себя бессмертной славой, – тогда папские дипломаты охотно придут ему на помощь при дворах Австрии и Польши». На ходатайство о разрешении Марине венчаться по православному обряду папа отвечал категорическим отказом; на размолвку Дмитрия с Сигизмундом по поводу титула он советовал смотреть как на недоразумение частного, а не государственного характера.

В личном письме к Дмитрию Павел, хоть и напомнил царю о великом поле для жатвы, все же с неудовольствием заметил, что Лавицкий сообщил ему не такие утешительные известия, какие он желал бы слышать, и посоветовал отдалять от себя еретиков и слушать советы благочестивых мужей. А чтобы побольнее уязвить упорствующего должника, папа именовал «непобедимого цесаря» титулом «vir nobilis», с каким к нему обращался Климент VIII до его победоносного похода и венчания на царство.

Отец Лавицкий получил от Павла распоряжение держать московского царя под неусыпным надзором. «Я напишу все, что знаю, о «нашем» Дмитрии», – заверил папу иезуит.

Сигизмунд со своей стороны тоже хотел напомнить Дмитрию о его обещаниях. С этой целью он отправил в Москву посольство Велижского старосты Александра Корвина Гонсевского. Война с Турцией мало интересовала короля; Гонсевский должен был склонить царя к союзу с Речью Посполитой против узурпатора шведского престола герцога Карла Зюдерманландского.

На границе Гонсевского ожидали дворяне, высланные царем навстречу послу.

– Мы, – говорили они, – выехали бить челом и воздать хвалу его величеству королю, вашему государю и всей Речи Посполитой за то, что наш прирожденный государь Дмитрий Иванович укрывался от беды в землях королевских, никакого насильства не потерпел у вас, в добром здравии приехал в Москву и сел на престол предков своих.

В Москве, куда посольство прибыло в октябре 1605 года, Гонсевского ожидал не менее радушный прием. Толпы москвичей кричали проезжавшим по улицам города полякам:

– Дай Бог много лет здравствовать королю Сигизмунду! Дай Бог, чтоб и впредь было между нами и вами братское согласие!

Дмитрий принял посла с особенной лаской. Однако Гонсевский сразу допустил бестактность. Он начал с того, что напомнил Дмитрию о помощи короля в