Григорий Волчек - Виктор Курнатовский

Беседовали они очень осторожно, сидя всегда на одной и той же скамье, которая почти не видна была из окон больницы. Курнатовский узнал, что Егор, отбыв ссылку, поселился в Сибири навсегда. К нему приехали отец, мать, братья. Во время войны с Японией его мобилизовали. С год провоевал в Маньчжурии, а затем попал в гарнизон, находившийся неподалеку от Читы. Посещал в Чите солдатские собрания, на одном из них видел Курнатовского, но не мог к нему пробраться. В канун падения Читинской республики Гвоздев по указанию комитета вел себя особенно осторожно. Однако, работая среди солдат на станции Песчанка, он не избежал общей участи: все войсковые подразделения, которые так или иначе общались с революционной Читой, расформировали, а людей разослали по различным пунктам Сибири. Гвоздев попал в Нерчинск, где и получил задание от комитета РСДРП — помочь Курнатовскому бежать. Самому Гвоздеву тоже предлагали бежать из армии, пробираться в южную часть Читинского округа и там вести работу среди крестьян. Членов комитета в лицо Гвоздев не знал. Знал только, что комитет пополнился новыми энергичными людьми, что, несмотря на жестокие репрессии, подпольная работа продолжается. О Бабушкине Гвоздев не слышал ничего.

21 мая 1906 года Курнатовский со своим конвойным вышли на очередную прогулку. В больницу они не возвратились. Рядовой Егор Гвоздев не вернулся к несению караульной службы.

Новый губернатор Читы Сычевский сообщил о происшествии в Петербург. Он писал в департамент полиции:

«21 мая из Нерчинской городской больницы бежал с часовым бессрочный каторжник, политический арестант Курнатовский, помещенный врачом Зензиновым не в арестантские палаты, отпущенный им на честное слово на прогулку. Дознание производится».

«Честное слово» было, конечно, выдумкой Зензинова, вполне уместной при таких обстоятельствах.

…Летом 1906 года из Владивостокского порта в очередной рейс отправлялся пароход «Заря». Он отплывал в Нагасаки. Вечерело. Над бухтой загорались огни города, раскинувшегося амфитеатром по возвышенностям, окружавшим гавань. Пароход отходил на рассвете. Почти вся команда находилась на борту, отдыхая после тяжелой погрузки. У сходней, сброшенных на пристань, стояли двое матросов. Они тихо беседовали, вглядываясь время от времени в вечернюю дымку, окутывавшую город, порт, пристань.

— Я слышал, его давно ищут во Владивостоке, — тихо сказал один из моряков,

— Многих ищут, — отвечал собеседник. — Постой, — прошептал он, — кажется, идут. Узнаю Петра по походке. А с ним еще кто-то.

К морякам подошли высокий плечистый матрос и худощавый человек в сером поношенном пальто.

— Ну вот, доставил, — сказал Петр, знакомя пришедшего со своими друзьями. — Это и есть товарищ Курнатовский.

Моряки крепко пожали Виктору Константиновичу руку.

— На борт, — сказал один из них, обращаясь к Курнатовскому, — вы пройдете как весовщик торговой конторы. А там мы знаем, куда вас запрятать.

— Я еще пройдусь, — сказал Петр. — Показалось мне, что кто-то за нами увязался.

Он быстро зашагал по пристани между штабелями досок и других грузов. Минуты через три заметил человека, осторожно пробиравшегося навстречу. Петр прикинулся пьяным и, покачиваясь, затянул вполголоса песню. Поравнявшись с незнакомцем, он быстро оглядел его — конечно, это либо полицейский шпик, либо вор. Петр загородил ему дорогу.

— Что ты здесь позабыл, друг? — продолжая разыгрывать пьяного, спросил он.

— Ищу подрядчика Смирнова.

— Смирнов в кабаке сидит. Пойдем и мы туда. Пойдем выпьем. И Смирнов твой выпьет.

— Пусти, матросик, — досадливо проговорил встречный. — Я по делу иду.

— Какое на ночь глядя дело! Пойдем выпьем, — продолжал приставать Петр, надвигаясь на незнакомца.

— Пусти, очумел, что ли! — закричал тот.

— Моряк тебя честью зовет, за свой счет угощает, а ты… — И Петр нанес шпику такой удар в подбородок, что тот растянулся между досками.

Однако, пролежав с минуту неподвижно, очнулся.

— Это тебе, собака, так не пройдет… — прохрипел он и, выхватив из кармана свисток, хотел поднести его к губам.

Но моряк был начеку и так сжал ему руку, что человек, охнув, выронил свисток. Петр поднял шпика за шиворот, подтащил к пожарной бочке и швырнул в воду. Раздались всплеск, крик, проклятья… Но у моряка хватило времени, чтобы скрыться в темноте и незаметно попасть на «Зарю». Шпик так и не узнал, на какой из кораблей ушли Курнатовский и прикинувшийся пьяным матрос.

Виктора Константиновича спрятали в трюме между большими бочками. Неподалеку стоял бочонок с водкой — капитан и боцман везли контрабандой русскую водку в Нагасаки. Моряки, прятавшие Курнатовского, хорошо понимали, что в случае обыска и капитан и боцман постараются в эту часть трюма не пускать жандармов и полицейских.

Наутро «Заря» ушла в Нагасаки.

Небольшая русская эмигрантская колония в Нагасаки находилась под постоянным надзором полиции. Ее агенты следили за перепиской эмигрантов и за тем, чтобы японское население поменьше общалось с ними. Крупная забастовка на японских медных рудниках, прошедшая в отличие от прежних забастовок далеко не стихийно, насторожила правителей страны восходящего солнца. В усилении рабочего движения они видели влияние русской революции. А тут еще молодой вождь японских социалистов Сен-Катаяма приветствовал русских социал-демократов и заявил, что русско-японская война была грабительской войной, выгодной в равной степени и микадо и Николаю Романову. Русских эмигрантов не жаловали. В печати появились сообщения, что премьер-министр японского правительства маркиз Сайондзи ведет переговоры с императорским двором в Петербурге о выдаче политэмигрантов. Премьер пытался опровергнуть эти слухи, но ему мало верили. Неудивительно, что в одном из писем товарищу в Россию Виктор Константинович назвал Нагасаки большой тюрьмой, хотя сам он очень симпатизировал простым людям Японии. Эмигранту, особенно русскому, найти здесь работу было почти невозможно. Повсюду встречали вежливо, расспрашивали о специальности, образовании, но, узнав, что человек по национальности русский, да к тому же революционный эмигрант, вежливо отвечали, что работы нет.

Жил Курнатовский в Японии по фальшивому паспорту на имя Авдакова, который для него добыл Читинский комитет РСДРП. С этим паспортом он два месяца скитался по тайге, выбрался, наконец, на железную дорогу, достиг Владивостока, где через местных большевиков-подпольщиков связался с командой парохода и эмигрировал. Деньги, полученные от комитета, быстро растаяли в пути. Благодаря знакомствам, которые он завязал еще в Сибири, ему удалось наладить связь с некоторыми провинциальными русскими газетами и кое-что писать для них под новой фамилией. Но гонорар был скудный и поступал нерегулярно. Жил Курнатовский впроголодь.