Мимолетные видения незнакомой Японии - Лафкадио Хирн

Во время исполнения ритуальных обязанностей бэкка, увидев кого-нибудь на улице, требовал, чтобы встречный отошел в сторону: «Пес, уступи дорогу!» Простой люд верил и до сих пор верит, что человек, окликнутый каннуси при исполнении обязанностей, превращается в собаку. Поэтому в день Минигэ никто не решался выходить на улицу с определенного часа, да и сегодня очень немногие жители покидают свои дома во время этого праздника[72].

Сопроводив бога во время шествия через весь город, бэкка с двух до трех часов ночи исполнял тайный ритуал на берегу моря. (Мне сказали, что ритуал до сих пор ежегодно исполняется в этот же час.) Присутствовать на нем за исключением самого бэкка никто не имеет права. По сей день существует поверье, что человек, случайно увидевший ритуал, тут же упадет замертво или превратится в животное.

Ритуал настолько свят, что бэкка имел право передать его секрет своему преемнику только с наступлением смерти.

Поэтому, когда священник умирал, его тело клали на циновку в особом внутреннем помещении храма, сын оставался наедине с трупом отца, и все двери тщательно запирались. В определенный час ночи душа возвращалась в тело мертвого священника, он приподнимался, шепотом сообщал страшную тайну на ухо своему сыну и снова падал замертво.

Но при чем тут, спросите вы, бронзовый конь?

А вот при чем: во время праздника Минигэ великое божество Кицуки разъезжает по улицам города на бронзовом коне.

Часть 7

Однако статуя бронзового коня не единственная в Идзумо, что иногда бродит по ночам. Подобные повадки призраков приписывались многим другим творениям искусства. Большой резной дракон, извивающийся у входа в хайдэн Кицуки, говорят, ползал каждую ночь по крышам домов, пока не позвали плотника и тот не перешиб деревянное горло дракона стамеской, что положило конец вылазкам. След стамески и сегодня хорошо виден на горле дракона. В блестящем синтоистском храме в стиле касуга в Мацуэ есть два бронзовых оленя в натуральную величину, самец и самка, чьи головы, как мне показалось, были отлиты отдельно и ловко прикреплены к туловищам заклепками. Добросердечные селяне заверили меня, что когда-то оба животных были отлиты целиком, но им пришлось отрезать головы, потому что олени повадились бегать и шуметь по ночам. Но самым неприятным членом всего этого жуткого братства, с которым жителям приходилось сталкиваться после наступления темноты, была черепаха чудовищного размера из храма Гэссё-дзи в Мацуэ, где находятся гробницы клана Мацудайра. Этот каменный колосс имеет почти семнадцать футов в длину и держит голову в шести футах от земли. На его сломанной спине покоится огромный монолит в форме куба высотой около девяти футов с полустертой надписью. Представьте себе, как это делали жители Идзумо, этого мрачного демона, где попало шатающегося в полночь, и его гадкие попытки забраться в соседний пруд, где разводят чудесные лотосы! Легенда утверждает, что за ужасное поведение черепахе сломали шею. В действительности статуя выглядит настолько массивно, что сломать ее могло только землетрясение.

Часть 8

Кицуки, 25 июля

В о-ясиро проводится ежегодный Праздник Бога Науки и Каллиграфии Тэндзина. В Кицуки Праздник божественного писца, Тэндзин-мацури, отмечается в соответствии с прекрасным старинным обычаем, не сохранившимся в других местах. Во внешнем дворе храма устанавливают длинные ряды будок, а в них подвешивают сотни продолговатых белых табличек с образцами каллиграфии. Образец своего письма выставляет каждый школьник Кицуки. Тексты пишут только китайскими иероглифами, использование азбук хирагана и катакана не допускается, образцы берут в основном из сочинений Конфуция или Мэн-цзы.

Мне эта демонстрация иероглифики представляется удивительным проявлением красоты, почти чудом, потому что она почти целиком состоит из работ совсем юных мальчишек. Надо заметить, что японское слово «каку» (писать) одновременно означает писать кистью в живописной манере. Мне однажды довелось наблюдать результат попытки обучить английских детей японскому письму. Ребят обучал мастер японской каллиграфии. Английские дети сидели на одной скамье с японскими учениками того же возраста и тоже не имевшими предварительного опыта. Однако англичане в отличие от японцев так и не смогли освоить каллиграфию. Засевшие в них наклонности предков свели на нет все усилия преподавателя научить их красивым росчеркам кисти. Когда японский мальчик пишет, он не одинок, его пальцы и кисть направляют целые поколения каллиграфов, живших до него.

Каким бы красивым ни казалось мне иероглифическое письмо школьников, оно не заслужило даже скромной похвалы моего японского спутника, опытного учителя каллиграфии.

– Основная масса работ, – сказал он, – выполнена из рук вон плохо.

Видя мое недоумение по поводу огульной критики, учитель указал на табличку, покрытую довольно маленькими значками.

– Только это еще куда ни шло.

– Как же так? – спросил я. – Казалось бы, усилий затрачено меньше, ведь иероглифы совсем маленькие.

– О, размер иероглифов не имеет никакого отношения к манере письма. Это вопрос формы.

– Я ничего не понимаю. То, что вы называете плохим, кажется мне прекрасным.

– Конечно, не понимаете. Чтобы начать понимать, от вас потребовалось бы продолжать обучение в течение нескольких лет. Но и тогда…

– Что тогда?

– Даже тогда вы научились бы понимать лишь отчасти.

После этого я о каллиграфии больше не заикался.

Часть 9

Какими бы просторными ни были дворы о-ясиро, в них собралась настолько густая толпа, что передвигаться приходится с величайшей осторожностью. Похоже, здесь собралось все население Кицуки и окрестностей. Поток людей неторопливо движется по узкому перешейку в сторону небольшого святилища, построенного на острове посреди искусственного озера. Небольшое святилище, которое я обозреваю впервые (храм Кицуки слишком велик размером, чтобы все охватить во время одного визита), – это алтарь Тэндзина. Хлопки в ладоши напоминают шум водопада, миллионы нин и бушели горстей риса опускаются в огромный деревянный ларь для приема подношений. К счастью, толпа, как и повсюду в Японии, настолько отзывчива и учтива, что сквозь нее можно неторопливо пройти в любом направлении и увидеть все, что ты хотел. Принеся дань в казну Тэндзина, я отправился осматривать замечательную выставку игрушек во внешних дворах.

По случаю почти любого храмового праздника в Японии прямо во дворе святилища воздвигают ряды временных будочек, в которых продаются очаровательные игрушки. Каждое мацури – это веселье для детей. Ни одна мать не посетит храмовый праздник, не купив ребенку какую-нибудь игрушку. Их могут себе позволить даже самые бедные женщины, потому что цены варьируются от одной пятой сена[73] или японского цента до трех-четырех сен.