Елена Погребижская - Исповедь четырех

— Благодарю, — Рут отхлебнул глоток коктейля, — что ж, почти все ясно…»

Ну и в итоге герой убегает к хорошим, которые, оказывается, есть.

Это я все к тому, что именно так все у нас и устроено. То есть хочется думать, что это «приобщение к большинству» про какие-то сталинские времена, совок и все такое прочее. Но это про сейчас. И я сознательно не обсуждаю вопросы демократии, хотя вряд ли там иначе, я говорю про поп-музыку. Я считаю, что формат — это нивелирование отличий, поддержание только общих видовых черт без малейшей оригинальности. Именно поэтому все неравнодушные к музыке граждане стенают, ах, нет ничего нового. И в данных условиях не приобщаться к большинству — этот выбор требует изрядного мужества.

Мы практически уже закончили с Аней наши разговоры, и вообще она должна была уйти уже час назад, как обычно. Но как-то так мы стали говорить про облысение. Не про явление природы, а про Анино.

Умка: Я даже не знаю, с чем это было связано. Может, это было связано с тем, что у меня отец был парализован некоторое время. Довольно долго. Ну, и в какой-то момент у меня полностью выпали все волосы. Это было 6 лет назад примерно.

Я: Извини, такой вопрос глупый, они за одну секунду выпали?

Умка: Они стали выпадать очень быстро и выпали где-то месяца за полтора, клоками. Эта болезнь называется аллопеция. У меня длинные волосы были до этого. Я не стала дожидаться, пока они выпадут все, я их сбрила. И вот первый раз когда пришла на концерт, я была в кепке и потом рраз так — сняла эту кепку… все так: ааах!.. ух, как они убиты были. И вот этот ужас сравним только с тем восторгом, который был, когда я в первый раз вышла на сцену без банданы через полтора года. Я выхожу, у меня маленькие совсем, но волосы. Все как закричат: ураааа! Я полтора года ходила лысая совершенно, без бровей, без ресниц. Была похожа просто на Фантомаса.

Я: Ты пыталась относиться к этому с иронией?

Умка: Ну, к такому варианту сложновато относиться с иронией, хотя я старалась. Это было серьезное такое испытание. Я после этого стала как-то мягче, наверное — мягче и добрее, и умнее, если можно так о себе говорить. То есть я поняла, что такое быть человеком, на которого на улице все оглядываются не потому, что он в какой-то броской одежде, а просто потому что он урод, потому что просто видно, что он…

Я: Болеет…

Умка: Ходили всякие жуткие слухи про всякие жуткие заболевания, меня посетившие, а там не было никаких заболеваний, это просто было на нервной почве. Все мне вылечили, волосы у меня выросли.

Я: Как вылечили?

Умка: Вылечили удивительно в клинике частной маленькой, не очень даже дорогой. Называется клиника «Благовест». Новосибирские ученые разработали способ это дело лечить посредством какого-то активного кремния. Этот жидкий кремний, он как бы строит барьер между клетками… в общем, там, когда лечат, подробно все объясняют. Я видела людей, которых вылечили от гораздо более тяжелых случаев. То есть у меня фигня, я начала лечиться через полгода после начала этой истории, а там была тетка, которая 18 лет ходила лысая. У нее вырос такой седой ежичек. Это удивительно было.

Я: У тебя фотографии же есть?

Умка: Где я лысая? Я постаралась все эти фотографии запихнуть поглубже.

Я: Есть в Интернете они.

Умка: Есть, да. Одна фотография, где я еще с бровями, а без бровей уж очень некрасиво было. Потому что весь как бы кайф моей личности заключается…

Я: В бровях?

Умка: В бровях, в ресницах, в волосах. И когда вот это все черненькое исчезает, то ничего хорошего. Все эти люди абсолютно лысые, они, кстати, очень похожи, я замечаю их. Женщины обычно ходят в париках, накладных ресницах, с накрашенными бровями. А мужики, как есть, так и ходят. У мужчин, как правило, не отрастают волосы.

Я: А почему ты не седеешь?

Умка: Не знаю, наверное, в качестве компенсации.

Я: А ты намерена долго оставаться молодой и красивой?

Умка: Я бы хотела вообще всегда быть молодой и красивой.

Глава одиннадцатая

Привет пошлю я, став старухою…

Эпиграф:

«Известна запись Хармса о том, что стихи надо писать так, что бросишь стихотворением в окно, и стекло разобьется».

Я: Давай. Если бы ты писала бы книжку про Умку, то ты бы что особо отметила, вот Умка — она…

Повисает длинная пауза. Аня вертится на кресле и смеется.

Я: Пауза затянулась. Тебе что, нечего про нее сказать?

Умка продолжает смеяться.

Умка (сквозь смех): Закомплексованная самовлюбленная уродина… Это шутка.

Я (терпеливо): Ну и…

Умка: Помешанная на тотальном контроле (это в мой огород камень, я ей об этом говорю все время).

Я: Это тоже отчасти правда, но мы же книгу будем писать не то что хвалебную, но стараться нашего персонажа предъявить в лучшем свете.

Умка (подхватывает): Обаятельная, мужественная женщина, с кучей положительных качеств. Лучше всех (уверенно кивает головой), просто лучше всех.

Я: Угу. А если бы мы отражали ее вклад какой-то в жизнь окружающих людей?

Умка: Выдающийся вклад (смеется).

Я: Чем?

Умка: Потрясающее колоратурное сопрано.

Я: А если ближе к реальности?

Умка (серьезно): На самом деле мне кажется, что мне за всю жизнь удалось написать несколько очень хороших песен, действительно хороших. Которые близко подходят к сути вещей. (поясняет): Меня интересует суть вещей, хотя чем больше я в нее проникаю, тем больше она от меня удаляется. Но это нормальное явление. Плохо, что невозможно понять, что будет, когда мы умрем. А может, это и хорошо как раз. Какая-то загадка должна оставаться.

Я: «Роллинг стоун», по-моему, публикует статьи из себя же 70-х — 80-х, и меня поразило интервью с Ленноном.

Умка: Я читала это интервью. Оно у меня есть в такой большой американской книжке — лучшие интервью журнала «Роллинг Стоун».

Я: И меня поразило там одно место, что-то типа того, что через 10–20 лет он собирается заниматься тем же, что-то о том, как он будет долго жить и как с ним будет все круто. И его достаточно скоро, его… мм…