Дневник 1879-1912 годов - Александра Викторовна Богданович
Дневник 1879-1912 годов читать книгу онлайн
Богдановичей – Евгения Васильевича (1829–1914) и его жену Александру Викторовну (1846–1914) – знал весь Петербург. Генерал Богданович, чиновник министерства внутренних дел, тайный советник, староста Исаакиевского собора, рьяный монархист, издатель и публицист, был хозяином известнейшего политического салона, просуществовавшего более полувека – с 1860-х годов почти до Первой мировой войны. «Бесчисленные связи и знакомства сделали незаметно мой дом сборным местом всего, что есть патриотического в нашем Отечестве… Все у меня бывают, встречаются, сходятся, спорят, завтракают за одним столом и обмениваются сведениями, мыслями, пожеланиями… Ни одно событие, мало-мальски достойное внимания, не минует моего дома, и нет ни одной газеты, которая не отставала бы от разговоров “у генерала Богдановича”».
Вследствие этого Богдановичи были весьма осведомленными людьми, а Александра Викторовна долгие годы вела дневник, куда аккуратно и тщательно заносила многое из того, что слышала от гостей – министров, губернаторов, военачальников, служащих дворцового ведомства, церковных иерархов, дипломатов, журналистов, коммерсантов, депутатов и пр.
Ее записи (политического, светского, бытового характера), находящиеся в Российском государственном историческом архиве в Санкт-Петербурге, исчисляются сотнями. Дневники, охватывающие события с 1879 по 1912 год (с купюрами и без тетрадей за 1882–1887 гг., которые, вероятно, утрачены), впервые были опубликованы под названием «Три последних самодержца» в 1924 году. С тех пор трудно найти автора, пишущего о последних годах империи, который не ссылался бы на записки генеральши Богданович.
27 января. Зеленой вспоминал, как было в Ницце, когда там умирал цесаревич Николай[44]. В Villa Palion, где лежал цесаревич, помещалась и его свита, которая весь день только пила. При Зеленом камердинер цесаревича Костин после консилиума врачей принес рецепт, чтобы послать в аптеку. Начался между лакеями спор, кому идти за лекарством.
3 февраля. Назаревский говорил, за что запретили розничную продажу «Театральных известий» в Москве. Описывая театр Солодовникова, эта газета говорит, что он выстроен не очень хорошо, в нем слышится скрип. Прочел это Власовский, пожаловался генерал-губернатору, так как комиссия под председательством брандмайора и архитекторов осматривала этот театр, и пришла грозная бумага от вел. кн. Сергея Александровича, что «Театральные известия» позорят московских властей и должна быть на них наложена кара. Подписано: «Сергий». Цензору, князю Шаховскому, сделан отсюда по этому поводу строгий выговор.
9 февраля. Делянов знает, что московский попечитель Капнист продает места. Ему приносят чистый лист с загнутым углом, на котором выставлена цифра, которую предлагают за место. Если он ею удовлетворен, он отгибает угол и говорит, чтобы подали прошение, если же нет, то в просьбе отказывает.
14 февраля. В Москве профессор Безобразов перед большой аудиторией читал лекцию, которую кончил словами: «Какие теперь у нас люди, кому везет? Это холопы и подлецы!» При громких аплодисментах Исторического Музеума, где читалась эта лекция, Безобразов ушел с кафедры. Вел. кн. Сергей донес об этом в Петербург, и теперь Безобразов выслан из Москвы.
19 февраля. Комаров влетел оскорбленный, что его дворники были вызваны в полицию и с них снимался допрос, правда ли, что они говорили, что полиция им приказала бить студентов.
26 февраля. Мул эн высказывал, что удивлен, что по случаю смерти вел. кн. Алексея Михайловича, который умер в Сан-Ремо 18-го сего месяца, идут на любые расходы. Удивляется он, что всех подняли на ноги из-за сына генерала Петерса. Этому вел. князю было 19 лет. Про него рассказывают, что он любил только своего брата Николая Михайловича, отца же и других братьев не признавал, считал их дураками, в душе был атеист.
3 марта. Молодая царица, которая хорошо рисует, нарисовала картинку – мальчик на троне (ее муж) руками и ногами капризничает во все стороны, возле него стоит царица-мать и делает ему замечание, чтобы не капризничал. Говорят, царь очень рассердился на эту карикатуру.
Масса появилось стихов на последние события, насчет речи царя. Между ними стихи, которые прислал сегодня Валь:
Государь, говорит,
Земство тварь! – говорит,
Dernier cri1 – говорит,
Из Твери говорит,
Son adresse2 – говорит,
Maladresse3 ~ говорит,
Ministère4 – говорит,
Doit faire taire5 – говорит,
Ces chenapans6 – говорит,
Autrement7 – говорит,
Interieur8 – говорит,
Derniere heure9 – говорит,
Дурново – говорит,
Téte de veau10 – говорит.
[1. Последний крик
2. Его адрес
3. Неловкость, неповоротливость
4. Министерство
5. Должно заставить замолчать
6. Этих негодяев
7. Иначе
8. Министерству внутренних дел
9. Последний час
10. Телячьи мозги]
4 марта. Прислали нам стихи на злобу дня.
Тверская конституция
(Благонамеренное рассуждение)
Всех сословий корпорации,
Даже город Повенец,
Посылали депутации
С поздравленьем во дворец.
Были тут и подношения:
Хлеб да соль, блюда, лари,
И достойный удивления
Адрес земства из Твери.
Не боясь суровой критики,
Презирая Дурново,
Наши земские политики
Дописались до того,
Что законам эволюции.
Да и Своду вопреки,
Захотели – конституции
Либералы-чудаки!
Франко-русские симпатии
Разнесли по волостям,
Вид новейшей психопатии —
Равнодушие к властям.
Губернаторов, исправников
Стал крестьянин презирать.
«Нам не надо, мол, наставников.
Будем сами управлять!
Вот во Франции республика,
И живется всем вольней,
А у нас простая публика,
Даже пикнуть ты не смей».
И пошло умов брожение.
А к тому же, говорят,
Вышло недоразумение
Из-за слова «депутат».
«Депутат», как все вы знаете
(C’est un fait inconteste),
Значит – справьтесь, где желаете
По-французски: «depute».
Depute же в департаменте
Избирает весь народ,
Заседает он в парламенте.
И законы издает.
Принцип полной автономии
Там господствует во всем,
Запалить по физиономии
Депутату нипочем.
«Положение завидное, —
Скажет всякий патриот, —
Содержание солидное,
И доходы, и почет!
И кому же не желательно
Быть народным вожаком
И ругать самостоятельно
Дядю Ваню дураком?
Мы ведь тоже называемся
Депутатами, так вот —
Мы теперь и добиваемся
Дать народу droit de vote!»
И явилась депутация
К государю поутру,
Но тверская декларация
Нам пришлась не по нутру.
И, нахмурив очи строгие,
Чтоб скорее зло пресечь,
Корифеям демагогии
Царь сказал такую речь:
«За благие пожелания
Всех я вас благодарю,
Но бессмысленны мечтания
Власть урезать мне, царю!
Вы о вольностях все грезите,
Как Дантон или Марат,
И с суконным рылом лезете,
Sans façons[45], в зеркальный ряд.
Ах, калики перехожие,
Провянцьялы, дикари,
Панамисты толстокожие,
Санкюлоты из Твери!
Или вы воображаете
(В самом деле, – как умно!),
Что собою представляете
Вы парламента зерно?
Далеко зерну до колоса!
Не пришла еще пора!
Дам пока вам право голоса
Лишь для возгласа «ура!».
Вот тебе и революция!
Это значит неспроста,
И тверская конституция
Все по-прежнему – мечта.
Земство стало консерватором,
Позабыло
