Зорге - Александр Евгеньевич Куланов

проработавший толком и года – один из его агентов, тоже кореец, оказался связан с японской разведкой. К счастью, «Вилли» успели отправить в Москву, локализовав катастрофу. И все же, из-за плохой конспирации прежнего состава резидентуры, в том числе по причине банальной болтливости жены Улановского, угроза раскрытия советской шпионской сети в Шанхае окончательно не отступала. Центр по-прежнему оставался крайне недоволен плохим качеством фотоматериалов, присылаемых Зорге, и решить эту проблему никак не удавалось. Тут еще в марте в Кантоне от туберкулеза умер русский радист Константин Мишин. Зорге съездил туда и забрал с собой Клаузена – он был нужен ему в Шанхае. Резидент приложил все усилия, чтобы не оставить попечением вдову и мать Мишина, к осени добившись для семьи бывшего белогвардейца разрешения вернуться на постоянное место жительства в Ленинград. Однако неожиданно выяснилось, что вдова влюблена в другого радиста – в Вейнгарта и никуда переезжать не собирается. Ситуацию удалось решить благодаря срочной женитьбе Вейнгарта на другой женщине. Мишины в результате никуда не уехали (и тем самым спасли себе жизнь, ибо в 1937 году со стопроцентной гарантией были бы расстреляны как «японские шпионы» по приказу НКВД СССР № 00593 «О харбинцах»), но их связь с резидентурой прекратилась[205].

В середине весны внимание специалистов, отслеживающих перемены в Китае, оказалось привлечено к Кантону, где так не ко времени ослабли позиции резидентуры «Рамзая». Здесь 29 апреля генерал Чэнь Цзитан внезапно перешел на сторону противостоящей Нанкину провинции Гуанси. Зорге срочно отправился в Кантон, где установил связь с коррумпированным офицером 8-й армии и получил от него актуальные материалы военного характера. 1 мая «Рамзай» уже из Шанхая сообщил Центру свое мнение о дальнейшей логике событий, предположив объявление независимости от Нанкина всего Южного Китая. Он подробно изложил имеющиеся у него сведения о секретных переговорах в Шанхае группы оппозиционных генералов с представителями национального правительства, а также о выдвижении войск маршала Фэна против нанкинской армии. Эта информация была получена от китайских и германских источников в столице Гоминьдана. Там, в Нанкине, через три недели после переворота в Кантоне была провозглашена «временная политическая опека Гоминьдана» над Китайской республикой и объявлены президентские выборы, что до конца мая заморозило действия мятежников. В Шанхае же наращивалось присутствие контингента японских военных советников – туда прибыли 11 японских военных инженеров. Всю эту информацию Москва также своевременно и полно получила от Зорге. 28 мая Кантон объявил войну Нанкину и вошел в сговор с представителями Токио и группой «северных» генералов. «Рамзаю», а значит, и Москве стало известно не только о тайных контактах южных провинций с северными, но и о роли в Кантонском мятеже японской резидентуры в Шанхае[206].

Косвенно переворот в Кантоне был на руку Москве. Всю весну продолжался так называемый «второй карательный поход» армии Гоминьдана против советских районов в центре Китая. При более чем двукратном перевесе в численности – около 200 тысяч человек против 90 тысяч «красных» – Нанкину не удалось добиться успеха в этой кампании, где коммунисты активно применяли партизанскую тактику и использовали противоречия среди сторонников Чан Кайши.

Важнейшую информацию о ходе событий Зорге получал от немецких военных специалистов и от германского генконсула в Шанхае. От них же стало известно, что Чан Кайши выдыхается в борьбе против «красных», вынужденный к тому же одновременно выстраивать две линии обороны Нанкина на случай наступления своих новых противников со стороны Кантона. За несколько месяцев боев в Центральном Китае потери армии Гоминьдана составили около 20 тысяч человек при продвижении вглубь советских районов всего на 50 километров. Недостаточно мотивированные нанкинские генералы сражались вяло. Их волю сломило ожесточенное сопротивление Красной армии. Ее бойцам было нечего терять, а возглавляли их такие решительные и талантливые лидеры, как Мао Цзэдун, провозгласивший тогда свою особенную тактику партизанской войны. 23 июня поход закончился, части Гоминьдана отошли на перегруппирование и пополнение сил, а 1 июля сам Чан Кайши возглавил третий поход против коммунистов. В начале августа в тыл ему ударили повстанцы Кантона, и к началу сентября и эта операция Нанкина против Красной армии потерпела фиаско.

Еще в конце апреля в Шанхай прибыл (и, конечно, остановился в отеле «Палас») новый помощник Зорге – поляк Григорий Стронский («Жорж», «Джон», «Герцберг»). Урсула Гамбургер оставила воспоминания о его легализации в Шанхае: «Джон был поляк, иногда мы называли его Гриша. Заметив, что это ему нравится, я в дальнейшем так его и звала. Возможно, что это действительно было его имя. Ему было примерно двадцать пять лет. У него были темные, с залысинами на висках, вьющиеся волосы, мраморно-белый лоб, темные глаза и скуластое лицо. О себе Гриша рассказывал мало. Замкнутый и серьезный, он производил впечатление более сложной натуры, чем Макс или Франц. О его личной жизни я кое-что узнала лишь тогда, когда мы уже длительное время были знакомы. Я вспоминаю, что его родители в Польше ничего не знали о том, что он находится в Шанхае».

Легализация «Гриши» совпала с новой неожиданной проблемой: женитьбой перебравшегося в Шанхай Макса Клаузена. Подыскивая жилье, он наткнулся на пансион Бакли, где, чтобы заполучить подходящую для проживания, а главное, для работы передатчика комнату, Клаузену пришлось устроить обмен с проживавшей там женщиной. Ею оказалась эмигрантка из Сибири Анна Георгиевна (в некоторых источниках – Матвеевна) Жданкова. Выйдя в шестнадцатилетнем возрасте замуж за финна Эдуарда Валениуса в Новониколаевске (Новосибирске), Анна получила финское гражданство, но в 1927 году ее муж умер, и положение Анны в Шанхае стало шатким. Случайная встреча и совместное решение квартирного вопроса породили скоротечный роман, и Клаузен рассказал о своей возлюбленной сначала Вейнгарту, а затем и шефу. «Смотрины» невесте устраивал Зорге. Он побеседовал с Анной в ресторане и одобрил выбор своего радиста. Несмотря на то, что поженились Клаузен и Валениус значительно позже, они начали жить вместе, и Макс вскоре рассказал Анне о том, кто такие на самом деле его друзья, он сам и чем они занимаются.

Работы у Клаузена в Шанхае было, что называется, «выше крыши». Позже радист «Рамзая» вспоминал: «Как бывший военно-морской радист, я повидал всякое. Но то, что мне удавалось принимать в Шанхае круглосуточно, например, в диапазоне коротких волн от 39 до 60 метров, могло ошарашить любого профессионала. Станционарные и судовые, гражданские и военные, служебные и любительские радиостанции, радиограммы открытым текстом и шифровки – и все это на самых разных языках мира. Передающие станции отстояли друг от друга на шкале приемника лишь на доли миллиметра, передатчики различной мощности перекрывали друг друга, отчего зачастую резко ухудшалась избирательность. Мое сердце радиста всегда начинало биться чаще, когда я слушал эту какофонию сигналов. Тем не менее не составляло особого труда отличить радиолюбителей от тренированных профессионалов, государственные радиостанции от прочих и с помощью знакомых мне систем позывных