Оттепель. Действующие лица - Сергей Иванович Чупринин

Ознакомительный фрагмент

с ним в США, сложилось твердое убеждение, что это человек, которого социальная буря перенесла на чуждую ему почву»[511]. Тем более что за годы, проведенные в США, Б., — по наблюдению И. Эренбурга, — «стал почтенным, благообразным: ни лорнетки, ни „беременного мужчины“»[512].

Ну как такого не пустить на родину? Денег на билеты в оба конца у него не было, и, благодаря хлопотам Л. Брик, В. Катаняна, Н. Асеева, С. Кирсанова, весь двухмесячный визит был полностью оплачен Союзом писателей СССР.

Это был триумф — как Оттепели, сделавшей железный занавес хотя бы отчасти проницаемым, так и самого Б. Ему выделили шикарный «люкс» в гостинице «Москва» и пригласили повосторгаться первомайским парадом на Красной площади[513]. Он, кроме Москвы, побывал в Ленинграде и в Крыму, посетил Спасское-Лутовиново и Ясную Поляну, завел новые дружбы и восстановил старые. Б. Пастернак, правда, сославшись на разыгравшуюся экзему, встречаться с ним отказался: «Что у меня, — сказал он В. Шаламову, — общего с Бурлюком: нарисуют женщину с одной рукой и объявляют свое произведение гениальным. Я давно, слава богу, избавился от этого бреда»[514].

Но Б. хватало и других собеседников: Н. Асеев, Р. Фальк, С. Коненков, И. Эренбург, К. Чуковский, В. Шкловский, М. Плисецкая… А центральным событием визита стал вечер 10 мая в Гендриковом переулке, когда в Библиотеку-музей Маяковского пришло столько народу, что была вызвана, — как рассказывают, — даже конная милиция, и побывавший там К. Кедров, тогда 14-летний, вспоминает «невероятное количество „искусствоведов в штатском“, словно не наставник Маяковского приехал, а разведчик Рейли».

Надо отметить, что сам «доитель изнуренных жаб», выступая на этом вечере, начальство не напугал. «Долго и много, — продолжает К. Кедров, — ругал капитализм и Америку»[515]. А говоря о всем прочем, осторожничал и путался; например, Семена Кирсанова, который вел встречу, — по свидетельству Л. Сергеевой, — «упорно называл Сергеем», а о Маяковском

мог вспомнить лишь то, что давал начинающему и всегда голодному поэту каждый день деньги на еду. А когда Маяковский начал печататься и стал известным, то Бурлюк на поэте зарабатывал доллáры[516].

Так что рапорты от тех, кто следил за ним, шли, можно предположить, самые благоприятные. И все равно классики соцреализма обеспокоились не на шутку. Во всяком случае, скульптор Е. Вучетич еще 3 мая написал лично К. Ворошилову:

<…> Кому-то, вероятно, очень понадобилось, чтобы Давидка Бурлюк приехал в Советский Союз именно теперь, когда эстетско-формалистические тенденции снова вспыхнули в нашем искусстве. Я не знаю, какие «откровенные» беседы проведет Бурлюк с нашей молодежью, я только знаю, что для воспитания человека на высоких моральных принципах не всегда хватает четверти столетия, а для превращения его в ничтожество часто бывает достаточно одной пьяной ночи, которую великолепно может организовать и провести нынешний миллионер и американский подданный Давид Бурлюк[517].

К гостю с Нью-Йоркщины, помимо статусных друзей, действительно потянулись и неформалы. Вот вспоминает художник-авангардист И. Шелковский:

Неисповедимыми путями Володя <Слепян> раздобывает нужный номер телефона и уславливается о встрече с прославленным отцом русского футуризма. Хмурым весенним утром мы <…>, судорожно вцепившись в обвязанные бечевкой холсты, поднимаемся по ковровым лестницам на нужный этаж. Еще совсем недавно за знакомство с иностранцем могли посадить и даже расстрелять. Но вот заветная дверь. Бурлюк радушен, гостеприимен. Он благосклонен и поощряющ. Бурлюк в восторге, что молодые художники в России после стольких лет «железного занавеса» его помнят и знают. Вместо обещанных пятнадцати минут мы проводим в многокомнатном номере чуть ли не полный день. Перед нами, начиная с В. Катаева, проходят те, кому назначено рандеву, друзья мэтра. В промежутках Бурлюк поставляет нам информацию о новейших течениях в живописи (Джексон Поллок)[518].

Что ж, роль просветителя Б. явно льстила. Но он ведь хотел вернуться в Россию не лекциями, а стихами и картинами. А с этим при всей вроде бы благожелательности властей не вышло ничего. Совсем ничего: ни строчки не напечатали, ни одной картины не вынули из запасников[519].

Упорствуя, Б. вместе с женой в августе 1965 года приехал в СССР еще раз. С ним по-прежнему были любезны, провели формальные встречи в Библиотеке-музее Маяковского и Министерстве культуры, но вечеров уже не устраивали и, главное, опять — ни публикаций, ни надежды на выставку. Так что в одном из интервью Б., конечно, сказал: «В этом году нам выпало счастье снова побывать на родной земле в качестве почетных гостей. Мы тронуты до слез такой заботой». А в дневнике осталась запись:

Россия отстала, Россия в живописи и литературе вся под пятой старых, провинциальных вкусов, отворачивалась от жизни Запада. Без Запада жить нельзя. Изоляция вредна экономически и эстетически[520].

Сейчас-то, спустя десятилетия, когда его прах по завещанию давно развеян над Атлантическим океаном, выставки Б. на родине изредка проходят и книги издаются. Но это уже жизнь после жизни.

Соч.: Фрагменты из воспоминаний футуриста. Письма. СПб.: Пушкинский фонд, 1994; Стихотворения / В конволюте со «Стихотворениями» Николая Бурлюка. СПб.: Академический проект, 2002 (Новая Библиотека поэта: Малая серия); Письма из коллекции Денисова. Тамбов, 2011; Филонов: Повесть. М.: Гилея, 2017.

Лит.: Евдаев Н. Давид Бурлюк в Америке: Материалы к биографии. М.: Наука, 2008; Личность в истории культуры: Давид Бурлюк. М., 2012; Деменок Е. Давид Бурлюк: Инстинкт эстетического самосохранения. М.: Молодая гвардия, 2020. (Жизнь замечательных людей).

Буртин Юрий Григорьевич (1932–2000)

Сын сельского врача и сельской учительницы, Б. и распределение после ЛГУ получил в глухую провинцию, став на восемь лет учителем в школе для взрослых на станции Буй Костромской области. По всем задаткам ему светила, конечно, аспирантура, однако помешала врожденная строптивость, благодаря которой все университетские годы он был у начальства под подозрением: то за дерзкий выпад против перехваленного «Кавалера Золотой Звезды» С. Бабаевского, то за неканоническое прочтение шолоховского «Тихого Дона» или «Страны Муравии» А. Твардовского.

На станции Буй молодой кандидат в члены партии тоже, впрочем, отличился: в 1958 году на выборах в Верховный Совет призвал голосовать не за спущенного сверху кандидата, а все за того же А. Твардовского, в котором раз и навсегда увидел и великого поэта, и народного заступника.

Поступок, конечно, мальчишески глупый, так как А. Твардовский и без того прекрасно проходил в депутаты по другому, правда, избирательному округу. Но рассвирепевший обком счел инициативу Б. «ревизионизмом», и в партию его, разумеется, не впустили. Зато А. Дементьеву, запомнившему смутьяна еще по Ленинградскому университету, было что рассказать в редакции «Нового мира», где Б. и стал с тех пор печататься.

Дебютной стала развернутая рецензия на роман Ф. Абрамова «Братья и