Ирина Одоевцева - На берегах Сены.

— Ставьте крупнее. Чего вы скаредничаете? Ведь вам везет, — шепчет Адамович мне в ухо. — Ставьте крупнее!

Но этого я никак не могу перенести.

— Если вы сейчас же не уйдете, я перестану играть. И ты, Жорж, тоже убирайся. Вы мне оба мешаете!

И они оба исчезают, а я продолжаю все так же «скаредно» и расчетливо играть.

Результат скорее благоприятный. За два часа я выиграла тысячу двести франков. Но до чего же я извелась и устала! Пора кончать, и я меняю свои жетоны.

Они вдруг оба снова появляются за моей спиной. На этот раз я оборачиваюсь к ним, улыбаясь.

— Ну как? — спрашивают они в один голос.

— Не очень блестяще, но ничего. Лучше, чем я думала, — тысяча двести франков! Может быть, мы и не напрасно приехали. Но легче камни дробить на улице, чем так играть.

Я жду, что они оба очень обрадуются. Но Адамович хмурится, а Георгий Иванов зевает.

— Мне чертовски надоело слоняться от одного стола к другому и смотреть на эти алчные морды и дрожащие руки. Отвратительное зрелище, — он отодвигает мой стул и помогает мне встать.

Я оставляю несколько пятифранковых жетонов на столе, как полагается. Крупье благодарит, бросает их в кружку и любезно прощается со мной:

— Abientot, j'espere[44].

Я киваю:

— Ademain[45].

Ведь «завтра снова день безумный и веселый». Нет, совсем не веселый, а чрезвычайно тягостный. С этого первого вечера началось мое «монте-карловское хождение по мукам», как я впоследствии называла мое сидение с самого утра до позднего вечера в казино — с короткими перерывами на завтрак и обед, во время которых я не успеваю отдохнуть и хоть на минуту не думать и не говорить о рулетке.

К моему удивлению, то, что мне в первые же дни удалось — правда, с таким трудом — выиграть пять тысяч, не вызывает энтузиазма ни в Адамовиче, ни в Георгии Иванове, больше вообще не появляющемся в казино, а предпочитающем лежать в нашей отдельной комнате с романом Агаты Кристи. Адамович все продолжает хмуриться и упрекать меня за то, что я слишком «скаредно» играю.

— Вы могли бы в первый же вечер все отыграть, если бы ставили крупно!

— Да, но могла бы и все проиграть! Перестаньте меня учить. Я рисковать не намерена.

Георгий Иванов неожиданно заявляет:

— Мне кажется, ты была права. Нам ехать в Монте-Карло не стоило. Все это глупая затея.      

Я просто не верю своим ушам.

— Не стоило? Ты шутишь, Жорж?

Но на него набрасывается Адамович.

— Что ты за чушь несешь? Молчи!

Георгий Иванов пожимает плечами.

— Не бесись, Жорж! Молчу. Но мне больно видеть, как Ира изводится за этой проклятой рулеткой. Ведь у нее слабое здоровье. Ей такой сизифов труд не по силам.

Разговор этот происходит по дороге в отель — всего несколько шагов, и мы уже входим в холл.

Я даже не спрашиваю, почему «сизифов труд», — ведь мой труд приносит ощутимые результаты. Я так устала, мне так хочется спать, что не до расспросов. Лечь, скорее лечь...

Еще один день, проведенный в казино. Огромный, тяжелый, переполненный волнением и страхом. Каждая минута как час. Время тяжелым грузом ложится мне на плечи. Господи, до чего я устала!..

Я играю осторожно, мелко, тружусь, как муравей, — я почти ничего не выигрываю. Я стараюсь победить неудачу, перехожу к другому столу, прерываю игру. Но нет, неудача не покидает меня до самого вечера.

Мне почему-то стыдно признаться обоим Жоржам, что я за весь день выиграла — с каким трудом — лишь триста франков. Но я, правда, не виновата.

Адамович хмурится.

— Нет, виноваты. Вы пропустили шанс, когда вам везло. И вчера, и позавчера.

Георгий Иванов насмешливо пожимает плечами.

— Так, так, правильно. Нашел-таки козлика отпущения, виноватого во всем.

Он предлагает мне отправиться завтра в Грасс к Буниным, прекратить на время толочь воду в ступе. Ведь явно ничего из этого не получится. Но я о том, чтобы ехать в Грасс, и слышать не хочу, и Адамович поддерживает меня.

— Никаких поездок — вы правы. Сегодня вам не везло, завтра повезет.

Я киваю.

— Конечно, может повезти.

И действительно, на следующее утро, как только я заняла свое — все то же — место возле крупье, мне с первой ставки начинает везти, я играю все так же «скаредно» и осторожно, тружусь, как муравей, боясь рисковать, — так вернее. Но я чувствую присутствие «крылатой удачи». Меня охватывает радостное волнение. Победа! Победа! Холмик жетонов передо мной хотя и медленно, но явно увеличивается.

И тут неожиданно за моей спиной, в неурочный час — ведь еще рано идти завтракать — появляется Адамович. Я улыбаюсь, указывая ему на груду жетонов:

— Видите, вы были правы. Мне везет сегодня. Он протягивает руку:

— Мадам, дайте мне!..

Я просто своим ушам не верю.

— Но вы же обещали не играть. Вы...

Он прерывает меня:

— Мадам, дайте мне!

Это уже не просьба — это требование. Меня оно возмущает.

— Вы с ума сошли! Ни одного жетона не дам. Уходите! Не мешайте мне!

Он сразу весь меняется. Таким я его никогда не видела. Лицо его становится злым и жестоким, голос визгливым.

— Не дадите? Мне не дадите? Вот как? А чьи это деньги? Ваши или мои?

Я, оторопев, смотрю на него.

— Георгий Викторович, вы шутите?

— Нисколько не шучу! — еще визгливее вскрикивает он. — Чьи это деньги — ваши или мои?

— Ваши! Ваши! Берите!

Я вскакиваю со стула и вытряхиваю из своей сумки жетоны и бумажные деньги. Они разлетаются во все стороны.

— Вот — берите! Берите всё!

Он трясущимися руками подбирает жетоны и деньги и, не обращая на меня внимания, начинает пригоршнями разбрасывать их по плато.

Убегая, я еще успеваю увидеть, как крупье своей лопаточкой сгребает все его ставки.

Меня трясет от оскорбления и отчаяния. Все пропало. Я останавливаюсь на последней ступеньке лестницы казино и перевожу дыхание. Надо прийти в себя, взять себя в руки. Я поправляю съехавшую набок шляпу, всовываю руку в карман за носовым платком и вынимаю из него неизвестно как туда попавший большой, продолговатый, прозрачный стофранковый жетон. Значит, я Адамовичу не все отдала. Надо вернуться, швырнуть ему его. И я стремглав возвращаюсь в казино. Но тут происходит что-то непонятное.

Вместо того чтобы бежать в тот зал, где я играла, где сейчас Адамович проигрывает мной с таким трудом добытые деньги, я останавливаюсь в первом зале, подхожу к столу и, разменяв стофранковый жетон на двадцать красных пятифранковых, начинаю играть. Как во сне. Почти не сознавая, что делаю. Ставлю ставку за ставкой.

И выигрываю еще и еще. Передо мной уже снова лежат стофранковые жетоны. Я впиваюсь глазами в шарик, кружащийся с жужжанием в рулетке. Мне кажется, что это не шарик, а мое сердце кружится там в рулетке. И как это больно! Но какое ослепительное счастье, когда крупье объявляет номер, тот, на который я поставила.