Ева Берар - Бурная жизнь Ильи Эренбурга

Глава VII

ГОДЫ ТЕРРОРА

Рабочий класс — последний класс, и в истории классов он будет смеяться последним.

Каталонские анархисты

Отъезд Эренбурга в Испанию был отчаянным поступком, актом открытого неповиновения; а может быть, у него была тайная надежда, что разрешение будет получено задним числом? Первого советского посла в республиканской Испании Марселя Израилевича Розенберга ожидали в Мадриде в конце августа; Кольцов уже был на месте. Однако наш строптивец отправляется прямиком в Барселону, в самое сердце comunismo libertario (свободного коммунизма). Он, впрочем, вовсе не ищет встречи с Хулио Хуренито и не собирается записываться в анархисты. Но в Барселоне он ощущает, что ему стало легче дышать; здесь возможно стереть из памяти жуткие впечатления от советской действительности. Среди гордых и улыбающихся людей, среди сражающегося народа он почувствовал, что возвращается к жизни: «Фашизм наступал и наступал безнаказанно <…> И вот нашелся народ, который принял бой. Себя он не спас, не спас и Европы, но если для людей моего поколения остался смысл в словах „человеческое достоинство“, то благодаря Испании»[345]. Как сказал Густав Реглер, в окопах Гвадалахары каждый думал о своем собственном диктаторе: кто о Франко, кто о Муссолини, кто о Гитлере, а кто-то и о… Но среди советских людей в Испании очень мало было таких, как, например, корреспондент «Известий» М.С. Гельфанд, вместе с которым Эренбург мог порадоваться, что они сидят под бомбами франкистов, а не в Москве на заседании Союза писателей.

Эренбург провел в Барселоне месяц, уделяя мало времени своим обязанностям журналиста. Первое «Письмо из Испании» появилось в «Известиях» только в конце сентября 1936 года. Одновременно он направляет в редакцию свой ультиматум: «Я не имею возможности сейчас спорить о правильности того или иного освещения испанских событий. Я писал Вам <…> что категорически возражаю против купюр. <…> Вы можете печатать или не печатать тот или иной очерк. Но если Вы будете еще резать <…> я посылать Вам очерков больше не буду»[346]. Политические разногласия нарастают: вплоть до середины октября Советский Союз строго соблюдал принцип невмешательства, а Эренбург и словом, и делом поддерживает не только сражающихся с оружием в руках республиканцев, но и — что еще хуже! — анархистов Дуррути, с августа обороняющих Арагон.

Его самовольная поездка в Испанию без официального разрешения не вызвала, однако, карательных санкций: напротив, она дала Эренбургу определенные преимущества. Он — единственный советский журналист, который имеет хоть какое-то представление об Испании, он в состоянии разобраться в сложных, запутанных отношениях между партиями и оценить расстановку сил в различных провинциях.

В отчетах, отправленных им в середине сентября советскому послу в Испании М. Розенбергу (отчеты незамедлительно пересылались в Москву), он упорно делает ставку на Каталонию. Еще в 1934 году, с введением парламента, Каталония объявила себя «независимым штатом Федеральной Испанской республики» с собственным правительством, «Генералитетом», возглавляемым Луисом Кампанисом[347]. К лету 1936 года в стране фактически сложилось «двоевластие»: центральное республиканское правительство в Мадриде во главе с Ларго Кабальеро, «испанским Лениным» (осенью 1937 года он ушел в отставку, уступив место более умеренному Хуану Негрину), и каталонский Генералитет, где заправляли анархисты из ФАИ (Федерация анархистов Иберии) и ЦНТ (Национальная конфедерация труда), а также и ПОУМ — протроцкистская Пролетарская марксистская партия единства (которую сам Троцкий, впрочем, не признавал и жестоко критиковал). В Каталонии торжествовал «свободный коммунизм»: земли и предприятия экспроприировались, насаждались коммуны, были сожжены сотни церквей, отменялись деньги… Этот «свободный коммунизм» был опасен для Сталина. Анархисты, как и «поумовцы», были настроены враждебно к «помощи из СССР», а первое время даже к добровольцам Интернациональных бригад. Эренбург был убежден в ключевой роли богатой, промышленно развитой Каталонии, хотя и сознавал, что революционный экстремизм анархистов и «поумовцев», их непримиримая враждебность по отношению к коммунистам рискуют скомпрометировать дело защиты испанской республики. Поэтому он рекомендует направить в Барселону советскую дипломатическую миссию, расширить торговые отношения и оказать давление на правительство в Мадриде, чтобы подтолкнуть его к соглашению с каталонским Генералитетом. В отчетах говорится и о его собственных попытках наладить контакт с анархистами с целью удержать их от резких выпадов против Советского Союза.

Поначалу его усилия приносят успех: в конце сентября одну из центурий коммунистов-добровольцев ПСУКа называют в его честь «центурией Ильи Эренбурга».

В это же время Владимир Александрович Антонов-Овсеенко, руководивший когда-то штурмом Зимнего дворца, назначается советским консулом в Барселону, и вполне возможно, что это происходит не без участия Эренбурга. Эренбург и Антонов-Овсеенко познакомились еще до революции, в Париже, в ленинском большевистском круге. В Каталонии Антонов-Овсеенко обращается к Эренбургу с просьбой взять на себя работу среди анархистов и даже снабжает его необходимым средством пропаганды: грузовиком с кинопередвижкой и печатным станком. В сопровождении переводчицы Эренбург колесит по фронтам Арагона, выпускает листовки, армейские газеты, крутит два фильма, предоставленные ему посольством, — «Мы из Кронштадта» и «Чапаев». Бывает, что во время просмотра «Чапаева» защитники республики, в большинстве своем анархисты, громкими криками «Долой комиссара!» протестуют против красного Фурманова и его контроля над действиями героя-партизана. Из Москвы прибывают два знаменитых кинооператора Роман Кармен и Макасеев; отныне они будут сопровождать Эренбурга в его турне. Их съемки войдут впоследствии в фильм Йориса Ивенса «Земля Испании». За несколько месяцев, проведенных в горах Арагона, Эренбург сдружился с анархистами, в особенности с Дуррути. Советские товарищи криво смотрели на эту дружбу: «Поскребите хорошенько Эренбурга, и вы увидите анархиста»[348], — сказал некий собрат по перу, прибывший из Москвы. В рапорте на имя Антонова-Овсеенко от 17 ноября 1936 года Эренбург докладывает о поведении анархистов в Арагоне, в особенности о насильственном насаждении ими «всеобщего коммунизма» в деревне, и рекомендует проявить понимание и терпимость: «Надо, однако, сказать, что во всем этом больше невежества, нежели злой воли. Анархистов на местах можно переубедить. К сожалению, в ПСУК’е мало людей, которые понимают, как надо разговаривать с анархистами. Сплошь да рядом работники ПСУК’а говорят публично — „лучше фашисты, нежели анархисты“»[349].