Вдова Клико. Первая леди шампанского - Ребекка Розенберг

ЕГО ИМЯ, если не хотите скомпрометировать мою жизнь больше, чем она уже скомпрометирована. Поскольку я разъездной агент французской компании, меня заподозрили в том, что я французский шпион, и продержали месяц в тюрьме. Я откупился ящиком шампанского и вышел на свободу. Ваша партия вина, пришедшая в Санкт-Петербург, стоила всех ваших доблестных усилий, и мои стражи поют хвалу “Клико”.

Несмотря на неблагоприятный политический климат, я не оставляю наших клиентов без внимания. Сюда навезли слишком много паршивого вина, и я хочу, чтобы наши клиенты были уверены, что “Клико-Фурно” будет всегда отменного качества.

Но у меня одна просьба. Слишком много бутылок поступает со спиральной змеей дрожжей. Я не могу продавать их из опасения напугать клиентов. И что еще более важно – наше шампанское должно искриться. Только англичане любят кислое шампанское. Я вверяю вам такую сложную проблему, поскольку вы умеете превращать каждую проблему в новую перспективу, моя дорогая Барб-Николь».

Он попал в тюрьму из-за меня, и это после всего что он сделал для «Клико-Фурно»! У меня болит сердце при мысли об этом. Но все же, несмотря на свои мучения, он планирует и дальше продавать наше шампанское. Его преданность и жертвы вдохновляют меня на попытки улучшить наше шампанское.

Луи, должно быть, получил посланную мной книгу, потому что нарисовал себя Гулливером, которого связали нитками сотни крошечных Наполеонов и тычут в него вилочками для оливок.

Обмакнув перо в чернила, я пишу ответ.

«Я убью ту ужасную змею, если даже это будет последним, что я сделаю на земле. Луи, мы не должны сдаваться. Если сдадимся, Маленький Дьявол победит. Вы отдали все силы нашей неоперившейся компании и добились огромных продаж. Маленький Дьявол не уйдет от огромной мощи европейских монархов».

Капнув воском на письмо, я прижимаю мой тастевин, чтобы запечатлеть якорь Клико. Теперь наша главная задача – не продавать шампанское, а победить Наполеона с его дьявольской игрой.

* * *

Ревейон. Пробуждение. Новый год начинается для меня с огромной проблемы, и я должна заняться ею со всей ясностью и смелостью, на какие способна.

Но сначала мы празднуем. В этот вечер моя семья соберется в гран-салоне, как маман называет бальный зал, и дети будут открывать там подарки. Мой подарок Ментине станет самым большим сюрпризом.

Я иду в конюшню Понсарденов, где неделю назад я спрятала мой сюрприз. Наша новая красавица бьет копытом и ржет, когда слышит мои шаги. Ей непривычно и страшно на новом месте. Я предлагаю ей яблоко, и она берет его, мотает головой, когда я глажу ее длинную гриву. Она пахнет болотами в дельте Роны.

Поскольку почти все местные лошади были конфискованы на нужды армии, мне пришлось искать вдалеке. Лизетта написала письмо дяде, живущему на юге Франции, в местности под названием Камарг. Тысячи лет там живут в дикой природе маленькие лошадки, выносливые и быстроногие. Конечно, для Ментины эти качества ничего не значат, но камарги вдобавок красивые, с блестящей белой шерстью на черной коже, и это, конечно, понравится Ментине. Скормив серебристой лошадке остатки яблок, я начищаю ее щеткой до блеска. Закончив, запираю маленькую дверцу, но щеколда еле держится, она нуждается в починке. Здесь все приходит в упадок.

В моем доме так тихо, что слышно тиканье каминных часов. Я одеваюсь в стиле Жозефины – в муслиновое платье-тунику, перевязанную серо-голубой лентой под цвет моих глаз. Не столько ради одобрения маман, просто потому что свободное платье позволит мне насладиться праздничными угощениями. Глажу ладонью книги Франсуа: Шекспира, Вольтера, Руссо и более практичные книги по виноградарству и виноделию, которыми я пользовалась так часто, что они потрепались. В наш последний с Франсуа Ревейон, уже пять лет назад, муж был здоровым и счастливым. Мы жили в Бузи и выехали ночью в коляске на холм. Кутаясь в теплые шерстяные одеяла, мы смотрели на падающие звезды, строили планы, какой будет наша новая компания, и загадывали желания. В полночь мы поцеловались и любили друг друга под звездами. Разве могли мы знать, что любовь была такой же эфемерной, как падающие звезды, которые вспыхивали и тут же гасли?

Мы пируем под огромной люстрой в гран-салоне – лобстер, устрицы, фуагра и индейка с каштанами. Маман сидит на одном конце длинного стола, папá – на другом вместе с бароном Клементины. Мои родители сияют, словно выиграли большой приз, да я думаю, что они точно его выиграли – наслаждаются благополучием нашей семьи, когда пол-Европы страдает от войн.

Я радуюсь, что оделась так комфортно, потому что чуть не лопаюсь от обжорства. Жан-Батист выдвигает мой стул и идет со мной в бар Людовика XVI. Остальные взрослые садятся в бархатные кресла у очага. Кузины и кузены возятся с подарками возле гигантской елки, на которой горят свечи.

Жан-Батист с любовью смотрит на своего трехлетнего сына, чьи светлые кудри никогда не знали ножниц.

– Твой сын похож на тебя маленького, – говорю я, удивляясь, каково ему растить ребенка жены от другого мужчины. – Поразительно, у него на личике даже твое озорное выражение. А почему сегодня не приехала Тереза?

– Тереза сказала, чтобы ее не ждали до завтрашнего утра. Клянусь моим корсетом, она завела нового любовника. – Он расстегивает пуговицу на жилете, которая готова отлететь на его набитом животе.

К нам присоединяется Клементина и берет меня за руку.

– Как жалко, что мы так редко видимся, но я так занята делами по хозяйству.

Дети бегут мимо нас, распевая во всю глотку «Шансон де Ревейон». Ментина редко бывает такой счастливой, как сейчас. Подожди, вот она увидит утром свою лошадку…

– Ах, молодость. Неужели и мы когда-то были такими же беззаботными? – говорит Жан-Батист.

Клементина бьет его своей парижской сумочкой.

– Не говори за всех. Мне нет еще и двадцати пяти.

– Но ты вышла за старика, – смеется он.

Барон с папой курят сигары и спорят о Наполеоне – кто он, гений или сумасшедший.

– И у тебя четверо детей, – говорит наш брат. – По-моему, это старость.

Клементина краснеет как розочка и уходит.

– Маман, позвольте помочь вам раздавать подарки, – говорит она.

– Не надо быть таким злым, Жан-Батист, – упрекаю я. – Никто из нас не выбирает не только свою судьбу, но даже подарки.

– Туше, зайка моя. Мне нечем крыть. Давай выпьем.

Сунув руку в огромное ведерко со льдом, я достаю шампанское и наливаю нам.

– Ты загадал желание на Ревейон? – Я чокаюсь с его бокалом.

– Ты глядишь на него. – Он поднимает бокал. – Мое