Артем Драбкин - Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945.

Настоящая работа у нас началась 23 августа, с на­чалом Ясско-Кишиневской операции. К тому времени я уже выполнил 20 или 30 боевых вылетов. Летали при­крывать плацдарм у Тирасполя. Вот там я своего пер­вого «фоккера» сбил. Получилось вот как. Группой, ко­торую вел Смирнов, комэска второй эскадрильи, шли на прикрытие плацдарма — летать было уже некому, вот и собрали сборную группу. Я шел ведомым у Калашонка [Калашонок Василий Исакович, старший лейтенант. Воевал в составе 116-го иап и 31 -го иап. Всего за время участия в боевых дей­ствиях выполнил 444 боевых вылета, в воздушных боях сбил 7 само­летов лично и 3 в группе. Награжден орденами Красного Знамени (дважды), Отечественной войны 2-й ст., медалями]. Наше звено связывало боем истребителей. Ка­ша была. Нас с Калашом разбили, мы деремся по от­дельности. Головой кручу, кричу: «Калаш, где ты?» Вро­де рядом, а прорваться к нему не могу — прижали меня двое. Один «фоккер» отвалил. Я — к Калашу. Смотрю, Калаш с одним бьется. Я его проскочил и вижу — один «фоккер» на бреющем удирает к себе. Я его прижал. Думаю, надо быстрее сбивать, а то обратно горючего не хватит. Нас Краснов как учил: «Заклепки увидел — стреляй». Прицел неудобный был. Поэтому стреляли или по пристрелочной очереди, или вот когда заклепки увидел. Немец жмет, аж дым идет, и видно, как летчик голову поворачивает, смотрит. Я догоняю. Он стри­жет — думаю, сейчас я в лес врежусь, но догнал, дал ему по плоскости — он в лес. Я высоту набрал и пошел домой. Подтвердили мне...

Летали очень много. Не успели заправиться — опять вылет. Помню, я был весь мокрый от пота, хотя в кабине Ла-5 не жарко.

Были и потери. Горбунов погиб — его не прикрыл Мещеряков. [Горбунов Николай Иванович, капитан. Воевал в составе 31-го иап. Всего за время участия в боевых действиях выполнил 211 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 15 самолетов лично и 2 в группе. Ге­рой Советского Союза (посмертно), награжден орденами Ленина, Красного Знамени. Погиб в воздуушном бою 19 мая 1944 г.

Мещеряков Владимир Дмитриевич, лейтенант. Воевал в со­ставе 31-го иап. Всего за время участия в боевых действиях в воздуш­ных боях сбил 2 самолета противника.] Этот эпизод даже описан в книге Скомо-рохова «Боем живет истребитель». Мещерякова судили и отправили стрелком на Ил-2. Он после войны акаде­мию окончил. Повезло ему войну пережить. Хотя стрел­ком летать — дело очень опасное.

Вообще не угадаешь, где тебя смерть ждет. У меня в училище был хороший друг, Долин Володя. Его оста­вили инструктором, на фронт не отпустили. Когда Одессу весной 1944-го взяли, нас отправили за новыми самолетами в Лебедин. Там в утапе Володя и был инст­руктором. Встретились. Спрашиваю его: «Ты чем зани­маешься?» — «Тренирую молодежь, новые самолеты перегоняем. На фронт хочу, но не пускают. Возьмите меня, ради бога, надоело мне!»

А мы прилетели всей эскадрильей. Я пошел к зам-комэска Кирилюку. Это он меня учил воевать. Хулиган был — никого не признавал, но меня любил. У него ко­гда летчиков в звене побили, он меня с собой брал. Разбойный был! Я ему рассказал про Долина, он гово­рит: «Возьмем, жалко парня. Давай мы его украдем. Нам хорошие летчики в полку нужны. Только тихо».

Посадили мы Володю к нему в фюзеляж и полетели. Не долетая Первомайска, Кирилюк стал отставать, от его двигателя пошел шлейф черного дыма. Скоморо­хов, ведший группу, развернулся. Смотрим, Кирилюк пошел на посадку. Плюхнулся он в деревне прямо на огороды — один огород перескочил, второй, облако пыли — и все, ничего не видно. Ну, точку посадки от­метили, полетели в полк. Выяснилось, что Кирилюк попал в госпиталь с ранением челюсти и переломом руки. Вернулся он в полк уже в июне. Спрашиваем его: «А где же Долин?» — «Как где? Он ведь живой был. Его колхозники на телегу посадили и повезли тоже в Одес­су». Оказалось, что при посадке ему отбило что-то внутри — его нельзя было трясти на телеге, и он умер по дороге. Кирилюка за это понизили. Однако ему не привыкать — его то снимут, то обратно поставят. Хули­ган.

Другой с ним случай расскажу. Когда Румыния ка­питулировала и румыны перешли на нашу сторону, в Каралаше идем по городу вчетвером: Калашонок, Ки-рилюк, Орлов и я. Навстречу нам два румынских офи­цера в летной форме. Такие важные. Честь не отдали. Кирилюк их останавливает: «Вы что не приветствуете советских освободителей?» Те что-то сказали так свы­сока. Он разозлился: «Ах, ты еще обзываешься!» — как даст одному в морду! Мы Кирилюку: «Идем, что ты свя­зываешься». Он стоит на своем: «Они должны нас при­ветствовать!» Командует румынам: «А ну пройдите ми­мо нас строевым!»

Пока мы с ними разбирались, приехал комендант­ский взвод, и на нас: «Вы чего себе позволяете?!» Тут Кирилюк разошелся: «Вы что?! Мы же их сбивали (да и мне пришлось сбить румынский «фоккер» под Одес­сой), а они...» В общем, объяснились. Командир взвода нам сказал: «Вот что, ребята, я вас подвезу до окраины города, а вы уж там пешочком до аэродрома дойдете. Но я вас прошу в городе больше не появляться». Отвез нас и отпустил.

В Каралаше мы сели в начале сентября. Оттуда ле­тали на прикрытие Констанцы, которую бомбили нем­цы, базировавшиеся в Болгарии. После народного вос­стания в Болгарии немцы сразу откатились, и боев не было вплоть до границы с Югославией.

Первый наш аэродром на территории Югославии находился на дунайском острове Темисезигет. Оттуда летали в основном на прикрытие штурмовиков. Кроме того, подвешивали нам и бомбы. Запомнился один из вылетов за день до освобождения Белграда. Облач­ность была низкая, шел дождь. И вот на фоне этих тем­ных облаков сплошной стеной по нам огонь, а надо штурмовать здания, в которых засели фашисты. Три вылета мы сделали — никого не сбили. Как мы живы остались? Не понимаю. За эту штурмовку я получил ор­ден Отечественной войны I степени.

Штурмовиков сложно сопровождать. Обычно выде­ляли две группы — ударную и непосредственного при­крытия. Над целью всегда их прикрывали на выходе из пикирования. В этот момент они наиболее беззащит­ные, не связаны друг с другом огневым взаимодейст­вием. И если немцы атаковали, то только в этот мо­мент. Группу на подходе они не любили атаковать — если атаковали, то как-то бессистемно, лишь бы отде­латься.

Что потом? Мы начали летать под Будапешт, на Юж­ный Дунай. Сначала мы сели сразу в Мадоче. Дожди залили аэродром, превратив его в болото. Два-три вы­лета взлетали на форсаже с выпущенными подкрылка­ми. Только бы побыстрее от земли оторваться. Но это очень рискованно. Вызвали инженера. В результате са­молеты разобрали, на грузовики погрузили и по шоссе вывезли в Кишкунлацхазе, в котором был аэродром с бетонной полосой. Ехать туда километров 35—40. Приехали в три часа ночи, темно еще, а к девяти ча­сам утра все самолеты были готовы к вылету! Понял, как все было серьезно поставлено?! Инженер эскад­рильи Мякота чудеса творил! Да и начальник ПАРМа, где мы ремонтировались, Бурков тоже был на уровне. Прилетаешь ты — самолет в дырках, а часа через 3—4 самолет снова готов к полетам. Вот какие инженеры были!