Бизнес большого ринга - Валерий Львович Штейнбах

Вы что, хотите все-таки улизнуть от матча со мной? Скажи честно!

— Ты с ума сошел?

— Тогда почему же вы не договариваетесь насчет встречи? Почему вы не требуете ее?

— Ты дурак, что ли, не знаешь почему?! Они не выдадут тебе разрешения. Они приберегают тебя для тюрьмы. А встреча на звание чемпиона мира за решеткой — такого еще никогда не было.

— Но если люди хотят видеть, как жестоко мы будем драться за этот титул, если мы докажем, что они жаждут увидеть это…

— Что ты задумал, Кассиус?

— Где Джо? Дай ему трубку.

— Джо, подойди! Кассиус хочет поговорить с тобой.

— Джо, когда ты сегодня тренируешься?

— В четыре, а в чем дело?

— Где?

— В спортзале Колумбия, 22, а что?

— А то, что ты и я будем драться в четыре. Ты и я.

Джо помолчал немного, но даже через телефонную трубку я почувствовал, что он ухватил мою идею.

— То есть просто так. Только раздразнить. Вроде приманки! Так! Твои люди будут оттаскивать тебя, мои — меня, а мы будем изображать, что хотим добраться наконец друг до друга.

— Вот-вот! Послушай, Джо! Я собираюсь позвонить всем ведущим, всем дикторам на радио и телевидении, во все газеты. Я скажу им, что ты берешь меня на пушку, говоря, что я не осмелюсь прийти к тебе в спортзал. Сечешь?

— Давай валяй!

— Я скажу им, что ты обещал меня вышвырнуть вон, если я осмелюсь появиться там. Они меня знают. Меня не запугаешь. Я им всем скажу, что в четыре часа я пойду в твой зал, чтобы на ринге уладить наш спор. Я хочу, чтобы собрался народ и посмотрел, как бы я с тобой разделался, если бы когда-нибудь мы с тобой встретилась взаправду.

— Если ты так это изобразишь, то ни один в здравом уме не поверит тебе. И я первый.

— Неважно, Джо! Они ведь думают, что мы с тобой два безмозглых, одуревших ниггера, до того ненавидящих друг друга, что готовы на все. Они уверены, что мы с тобой не ладим. Весь мир хочет увидеть, как мы деремся. И не просто здесь, а где угодно и в любом месте земного шара. Им нужен именно этот бой, и никто не сможет остановить его. Я получаю письма отовсюду. Все хотят знать, кто из нас сильнейший.

— Да. Я тоже получаю такие письма.

— Тогда как же они могут помешать тому, что хочет весь мир?

— Поместив тебя на скамью подсудимых.

— Вот это я и скажу прессе. Я должен во что бы то ни стало попасть к тебе в зал прежде, чем попаду в тюрьму. Я хочу как следует тебя разделать до того, как окажусь за решеткой. „Я в камере такое сделаю, что не убрать в неделю целую. Но прежде, чем пойду в тюрьму, я Джо-Курягу изобью“. Это мое последнее стихотворение.

— У меня тоже есть для тебя стихотворение, только там все наоборот.

— Но согласись, Джо, в поэзии ты еще не достиг моего уровня.

— К черту! Бад Коллинз говорит, что Роберт Фрост отправился в могилу с улыбкой. Я думаю, что и твои стихотворения его бы не напугали.

— Послушай, Джо. Моя карьера кончена. Ни один агент не может устроить мне встречу. Но я не смогу ни есть, ни спать в тюрьме, зная, что я оставил тебя на свободе непобитым. Я скажу это всем комментаторам, всем дикторам на телевидении: „Приходите в спортзал в четыре и посмотрите, как я буду разделываться с Джо Фрэзером“. Усек?

Джо начал заводиться.

— Ну и к черту! — заорал он. — К черту десятимиллионный стадион! К черту матч века! Этот город слишком тесен для двух таких проклятых негров, как мы. Один из нас должен уйти, и это будет Клей! Одному из нас придется покинуть город, и это случится сегодня вечером.

— Правильно, Джо. Мы скажем журналистам, что не можем не провести этот бой. Нам безразлично, что он состоится не в „Мэдисон Сквер-Гарден“. Нам все равно, что мы не сможем провести его в Хьюстон Астродом или Поло Граундс. Мы встретимся прямо здесь, в твоем зале, в четыре.

— Скажи им, пусть позвонят мне, и я подтвержу. — Джо уже загорелся этой идеей. — Я им скажу: „Клею незачем ехать в Филадельфию. Этот ниггер должен остаться здесь, в Луисвилле, где он родился. Мы не станем больше ждать“. В общем, я буду в зале. Нам даже, может быть, не понадобятся перчатки. Мы сможем драться так, голыми руками, как в древние времена. Никаких шлемов. Плоть к плоти! Пока!

Я обзвонил всех радиокомментаторов и ведущих с телевидения в Филадельфии и некоторых в Нью-Джерси. Я позвонил в филадельфийскую газету „Инквайер“ и на телестудию. Я вспомнил о популярном ведущем с телевидения, негре Сонни Хопкинсе, по прозванию Майти Бернер („Могущественный подстрекатель“), и он обещал тоже обзвонить всех, кого надо, и связался со всеми дикторами, которых знал на сотни километров вокруг.

Я просто ревел в трубку, разговаривая с ними:

— Джо осмелился вызвать меня в свой зал, чтобы драться со мной! Я буду там в четыре, и мы будем драться, пока один из нас не отпадет. Я устал ждать, когда мои агенты организуют эту встречу. Я не могу ждать. Если не верите, позвоните Джо Фрэзеру! Так будьте там! Посмотрите, как я разделаюсь с Фрэзером. Вход свободный!

Через несколько минут начали уже звонить и мне. Репортеры интересовались, на самом ли это деле. Сначала местные, потом из Лос-Анджелеса, Вашингтона и перед самым моим отъездом к Джо — из Парижа и Лондона.

— Кто это затеял? — спрашивали из Ассошиэйтед Пресс. — Кто отвечает за это?

— Так вы действительно деретесь с Фрэзером в его зале? — хотели узнать из агентства ЮПИ.

— Да, — отвечал я. — Вы позвонили как раз вовремя. Я уже почти на пороге. Увидимся в зале.

— А вы в форме? — спрашивали другие.

— О моей форме не беспокойтесь. Это будет драка не на жизнь, а на смерть.

Скоро половина четвертого. Забежали несколько моих друзей. Они были взволнованы не меньше меня. Я надел свой фривольный голубой джинсовый костюм, красную с белым глухую рубашку и тяжелые, грубые башмаки-броганы. И мы все отправились. Новость уже успели пустить в эфир. Огромная толпа фоторепортеров собралась у моего дома, около пятидесяти машин выстроились в ряд.

Мои соседи заводили машины, чтобы ехать вместе с нами. Аптекарь на углу подкатил с какими-то пилюлями, которые, как он сказал, дадут мне „энергию