Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах - Вадим Юрьевич Солод

Люди родятся,

настоящие люди,

бога самого милосердней и лучше…

В. В. Маяковский. Война и мир

В гимназию для продолжения обучения Владимир Маяковский так и не вернулся. Очевидно подающий надежды молодой художник принят в московское Училище живописи, ваяния и зодчества, где, по счастью, не требовали справку о благонадёжности. Здесь он познакомился с поэтом и художником Давидом Бурлюком — странным одноглазым человеком, щеголявшим старинным женским лорнетом, который, по его словам, когда-то принадлежал наполеоновскому «железному маршалу» Луи Даву (?). В русском футуризме Бурлюк — фигура центральная, он постоянный участник мюнхенской выставки «Голубой всадник», основатель творческого объединения «Бубновый валет», куда входили П. Кончаловский, Р. Фальк, А. Куприн, Н. Гончарова, И. Машков, К. Малевич и В. Кандинский. Алексей Кручёных очень точно описывал художника-новатора: «Правильно, по-настоящему оценить Давида Давидовича на первых порах мешает его искусственный стеклянный глаз. У слепых вообще лица деревянны и почему-то плохо отображают внутренние движения. Давид Давидович, конечно, не слепой, но полузряч, и асимметричное лицо его одухотворено вполовину. При недостаточном знакомстве эта дисгармония принимается обыкновенно за грубость натуры, но в отношении Давида Давидовича это, конечно, ошибочно. Более тонкого, задушевного и обаятельного человека едва ли можно встретить» [1.105].

Маяковский Бурлюку поначалу не понравился: «Какой-то нечёсаный, немытый, с эффектным красивым лицом апаша, верзила преследовал меня своими шутками и остротами как „кубиста“. Дошло до того, что я готов был перейти к кулачному бою, тем более что тогда я, увлекаясь атлетикой и системой Миллера, имел некоторые шансы во встрече с голенастым огромным юношей в пыльной бархатной блузе с пылающими насмешливыми чёрными глазами». Думаю, что особых вариантов у Давида всё-таки не было — закалённый уличными драками и тюрьмой Владимир, скорее всего, вышел бы победителем в кулачном бою.

Отношения двух однокашников изменились в лучшую сторону после их совместного участия в панихиде по «почившему в Бозе» академику ИАХ Валентину Серову, на которой они представляли училище: Бурлюк был делегирован от натурного класса, Маяковский — от фигурного, затем оба оказались на концерте Сергея Рахманинова в Благородном собрании. По афористичному определению Маяковского, Давид Бурлюк — лучший художник среди поэтов и лучший поэт среди художников, но, вне всякого сомнения, он фантастически креативный, увлекающийся сам и умеющий увлечь других человек.

«Днём у меня вышло стихотворение. Вернее — куски. Плохие. Нигде не напечатаны. Ночь. Сретенский бульвар. Читаю строки Бурлюку. Прибавляю — это один мой знакомый. Давид остановился. Осмотрел меня. Рявкнул: „Да это же вы сами написали! Да вы же гениальный поэт!“ Применение ко мне такого грандиозного и незаслуженного эпитета обрадовало меня. Я весь ушёл в тихи. В этот вечер совершенно неожиданно я стал поэтом (…) Уже утром Бурлюк, знакомя меня с кем-то, басил: „Не знаете? Мой гениальный друг. Знаменитый поэт Маяковский“. Толкаю. Но Бурлюк непреклонен. Ещё и рычал на меня отойдя: „Теперь пишите. А то вы меня ставите в глупейшее положение“. Пришлось писать!»

(Маяковский В. В. Я сам)

Давид, который был старше Владимира на 13 лет, начал активно заниматься его образованием, впервые познакомил своего молодого товарища с творчеством французских поэтов Бодлера, Верлена и Рембо, популярного американского поэта-анархиста Уитмена[46], ввёл его в группу кубофутуристов «Гилея». Более того, у Бурлюка был меценат-благодетель в лице знаменитого купца Николая Дмитриевича Филиппова, владевшего московскими булочными и «Кафе поэтов», с которым вскоре он познакомил и самого Маяковского. «Этого булочника приручал Бурлюк, вырабатывая из него мецената. Булочник оказался с причудами. Он производил на досуге стихи. Стихи носили влияние Каменского» [1. 105].

Принимая во внимание, что как такового футуристического искусства в России пока ещё не было, это во-первых, а во-вторых, учитывая общественно-политические процессы, которые происходят в стране, любое новое художественное течение сразу же объявлялось политическим.

Друзья перебираются в Петроград, где у Владимира Маяковского впервые появляется возможность прочитать на публике свои стихи в кабаре «Бродячая собака» и выступить на «Диспуте о современном искусстве», устроенном объединением «Бубновый валет», в прениях по докладам Д. Бурлюка «Эволюция понятия красоты в живописи (кубизм)» и М. Волошина о Сезанне, Гогене и Ван Гоге. «Маяковский прочёл целую лекцию о том, что искусство соответствует духу времени, что, сравнивая искусство различных эпох, можно заметить: искусства вечного нет — оно многообразно, диалектично. Он выступал серьезно, почти академически» [1.105].

В Москве, вместе с Велимиром Хлебниковым и Алексеем Кручёных, обитавшими в 104-й комнате «Романовки» — общежития студентов консерватории и Училища живописи на Тверском бульваре, — был написан скандальный манифест, который был опубликован в альманахе «Пощёчина общественному вкусу»:

«Читающим наше Новое Первое Неожиданное.

Только мы — лицо нашего Времени. Рог времени трубит нами в словесном искусстве.

Прошлое тесно. Академия и Пушкин непонятнее гиероглифов.

Кто не забудет своей первой любви, не узнает последней.

Кто же, доверчивый, обратит последнюю Любовь к парфюмерному блуду Бальмонта? В ней ли отражение мужественной души сегодняшнего дня?

Кто же, трусливый, устрашится стащить бумажные латы с чёрного фрака воина Брюсова? Или на них зори неведомых красот?

Вымойте ваши руки, прикасавшиеся к грязной слизи книг, написанных этими бесчисленными Леонидами Андреевыми[47].

Всем этим Максимам Горьким, Куприным, Блокам, Соллогубам, Ремизовым, Аверченкам, Чёрным, Кузминым, Буниным и проч, и проч. — нужна лишь дача на реке. Такую награду даёт судьба портным.

С высоты небоскрёбов мы взираем на их ничтожество!

Мы приказываем чтить права поэтов:

1) На увеличение словаря в его объёме произвольными и производными словами (Слово-новшество).

2) На непреодолимую ненависть к существовавшему до них языку.

3) С ужасом отстранять от гордого чела своего из банных веников сделанный Вами Венок грошовой славы.

4) Стоять на глыбе слова „мы“ среди моря свиста и негодования.

И если пока ещё и в наших строках остались грязные клейма Ваших „Здравого смысла“ и „хорошего вкуса“, то всё же на них уже трепещут впервые зарницы Новой Грядущей Красоты Самоценного (самовитого) Слова.

Д. Бурлюк,

Алексей Кручёных,

В. Маяковский,

Виктор Хлебников

Москва, 1912. Декабрь».

В соответствии с русской литературной традицией, «прогрессивные» литераторы обязаны «испытывать непреодолимую ненависть к существовавшему до них литературному языку». Выход альманаха вызвал на редкость негативные рецензии в газетах и журналах, но на их фоне неожиданно благосклонно прозвучал отзыв Валерия Брюсова, опубликованный в газете «Русская мысль»: «Из стихов В. Маяковского, особенно же Б. Пастернака и Н. Асеева, можно уже вывести определенную теорию новой рифмы. За последние годы эта новая рифма получает все большее распространение, усвоена, например, большинством пролетарских поэтов и покоряет постепенно стихи других поэтов, футуризму по существу чуждых». [1.37]

Весной 1913 года Владимир Маяковский, у