Наставница Эйнштейна. Как Эмми Нётер изобрела современную физику - Ли Филлипс

После ее увольнения математик Хельмут Хассе организовал кампанию писем в ее поддержку[260]. Он уговорил 14 коллег написать о значении Нётер и настаивал, что ей должны позволить продолжить преподавать хотя бы небольшой группе сильных студентов. Правительство с этим не согласилось.

Хассе представляет собой интересный, хотя и удручающий пример переживания психологического конфликта, изводившего некоторых немецких интеллектуалов того времени. То, как он поддерживал Нётер, и другие отношения с евреями, поддерживавшиеся им на протяжении его научной карьеры, показывает, что ему совершенно не был свойственен антисемитизм властей предержащих. Однако националистический пыл Хассе заставил его поддерживать Гитлера как героя и стремиться к вступлению в нацистскую партию. Идеология нацизма, без сомнения, оказалась для Хассе более приемлемой в силу некоторых его экстравагантных идей. Например, однажды он заявил, что американское рабство пошло на пользу чернокожим – умозаключение, которым он попотчевал своих знакомых, посещая в 1960-х годах Университет штата Огайо[261].

Другие члены академического сообщества Гёттингена были не столь деликатны в поддержке политики нацистов. Вернер Вебер, который был докторантом Нётер, одобрил ее увольнение нацистами и с энтузиазмом приветствовал изгнание других коллег, в том числе Ландау, входившего в диссертационный совет, в котором он защищался[262].

Даже после того, как ее вычистили, Нётер сохраняла такое присутствие духа, чем вдохновляла окружающих. Герман Вейль вспоминает, что «ее мужество, искренность, безразличие к собственной судьбе, выдержка среди окружавших нас ненависти и подлости, отчаяния и горестей были для тех, кто знал ее, моральной поддержкой»[263].

Вейль занял место Гильберта, возглавив математиков Гёттингена. К тому времени он, ровесник Нётер, стал знаменитым математиком, теоретическим физиком и философом. Когда ему предложили престижную должность в Гёттингене, он сначала отказался, сказав, что ему будет неприятно занять место, которое по праву принадлежит Нётер, которую он считал гораздо более одаренным математиком. Но Нётер сказала, что он ведет себя глупо: университет никогда не предложит эту должность женщине, а если ее не займет он, то это сделает кто-нибудь менее достойный. Итак, с ее благословения он вступил в должность. Позднее Вейль напишет о нацистах, что он «пытал глубокое отвращение к позору, который навлек на имя Германии этот режим».

Тотчас после событий 1933 года он оставил свое место. Хотя он не был евреем, но был на еврейке женат, и это могло подтолкнуть к принятию решения. Ранее он получал приглашения приехать в Америку и стать сотрудником нового Института перспективных исследований в Принстоне, штат Нью-Джерси, но не мог и помыслить, чтобы оставить свою обожаемую Германию, несмотря на ужас по поводу ухудшавшейся политической обстановки. Теперь он готовился к отъезду.

Есть несколько теорий, пытающихся объяснить, почему нацисты так срочно расправились с Нётер. Идеология нацизма проникнута ярым женоненавистничеством, что видно уже из замечаний о женской природе, сделанных Гитлером в «Моей борьбе» (Mein Kampf). Будучи одной из весьма малочисленных преподавательниц влиятельного университета, Нётер была на виду. Сам Гёттингенский университет из-за своей репутации не только рассадника либеральных взглядов, но и заведения, привечавшего иностранцев и женщин, значился в первых строках нацистского списка вражеских крепостей. Как уже упоминалось, в прошлом Нётер состояла в социал-демократической партии (левой партии, которую фашисты ненавидели) и даже предоставляла свою квартиру некоторым ее членам для проведения политических собраний. Во время войны она высказывалась в духе пацифизма. В 1928–1929 годах она посещала Москву в качестве приглашенного научного сотрудника, а по возвращении одобрительно отзывалась о тамошних людях и обществе. Некоторые писатели утверждали, что столь раннее увольнение Нётер было связано не столько с ее еврейским происхождением (если оно вообще сыграло в этом роль), сколько полностью обусловлено репутацией коммунистки или сторонницы коммунистов, которой она пользовалась у нацистских властей. Однако в официальном извещении об увольнении говорится о ее еврейском происхождении. Тем не менее политические предпочтения Нётер и ее пол, несомненно, сыграли большую роль в том, что она оказалась в начале списка.[264]

* * *

Невозможность работать официально прежде никогда не мешала Нётер заниматься математикой и ее преподаванием, и в этот раз она не собиралась допустить, чтобы отсутствие работы ее затормозило. Но наступили иные времена. Теперь нельзя было негласно читать лекции в аудиториях Гёттингена. Никаких ходатайств о пересмотре решения. И даже Гильберт больше не мог ей помочь. Одно дело – не обращать внимания на чопорных старомодных профессоров теологии; можно было даже найти удовольствие в том, как они пучат глаза за своими моноклями. Но теперь в людей стреляли на улицах. Нельзя было игнорировать нацистов.

И тем не менее она их игнорировала. После увольнения она немедленно сделала два дела. Во-первых, – как всегда, скорее заботясь о других, чем тревожась о себе, – она вместе с Вейлем (отложившим свое бегство в Принстон) немедленно занялась организацией помощи другим профессорам математики, пострадавшим от чисток. Во-вторых, она организовала аудиторию в собственной квартире. Никакой лазейки в законе не нашлось: ей было строго-настрого запрещено учить гёттингенских студентов, будь то за плату или без нее, официально или неофициально. Эти математические собрания проходили втайне. Нётер и ее студенты понимали, что это было диверсией против власти. Но она любила своих студентов и не покинула бы их, а они любили ее и стекались в ее крохотную квартиру на регулярные семинары – и чтобы отведать подчас курьезные плоды ее кулинарных экспериментов.

Однажды, после того как большинство студентов Нётер пришли к ней на очередной тайный урок, в дверь постучали. Она отперла – и увидела человека в униформе безжалостных нацистских штурмовиков-коричневорубашечников.

Все замерли, время остановилось.

Затем мир внезапно двинулся дальше в вихре приветствий, улыбок и теплых объятий. Человек вошел в квартиру – его солдатские сапоги глухо стучали по полу – и занял место среди студентов[265].

Нётер неизменно была готова радостно обсуждать математику с кем угодно, когда угодно, в любых ситуациях. Математика была ее жизнью, ее единственным интересом. Для большинства людей повседневные заботы Нётер и тех немногих ее товарищей, кто вместе с ней путешествовал в высочайшие эмпиреи математической мысли, – часть иного, практически недоступного восприятию пространства. Она жила свою жизнь так, как если бы для нее обычные материи, заполняющие человеческие дни – политика, отношения, материальные блага, – были столь же туманны, далеки и лишены подлинной важности.

* * *

После того как чистки преподавателей-евреев в Гёттингене завершились, Гильберт каким-то образом оказался на банкете бок о бок с нацистским министром культуры – Бернгардом Рустом.

Руст был нацистом самого радикального толка, которого считали безумцем даже некоторые другие члены правительства. Он усугублял это впечатление, беспрерывно утверждая и отменяя странные