Иван Толмачев - В степях донских

— Усильте также наблюдение за левым флангом дивизии, — приказал он И. Мухоперцу. — Если противник  не добьется успеха в лобовой атаке, он непременно предпримет обход по густоразветвленной сети балок.

Это предположение оправдалось. Только мы отразили конную атаку на своем участке, как услышали частую стрельбу левее Воропоново, где стоял Ново-Никольский полк. Прискакавший связной сообщил: белоказачья конница численностью до двух полков наступает с тыла. Ворошилов приказал Н. Харченко помочь Ново-Никольскому полку и контратаковать неприятеля.

Вместе с пехотинцами отражали натиск противника кавполк М. Лысенко и наши пулеметные тачанки.

И тут произошел случай, о котором потом долго говорили в полках нашей дивизии.

В пылу боя схватились намертво четыре всадника — двое наших и двое врагов. Дрались лихо, зло. Один из белоказаков, раненный, рухнул с коня, другой стал уходить. Красноармеец вскинул к плечу карабин, но неожиданно услышал громкий голос позади себя:

— Стой, не стреляй! Я так его возьму!

Это кричал командир взвода Иван Моторкин, отец пулеметчика нашей команды тоже Ивана Моторкина. Взводный пустил своего коня вдогонку за беглецом, выхватил шашку и закричал:

— Стой, сукин сын!

Но казак и не думал останавливаться. Бросая быстрые взгляды на преследователя, он беспощадно погонял свою лошадь. И все же расстояние между ними быстро сокращалось — отменный конь Моторкина никому не уступал в резвости.

Уже закончилась сеча, и белоказаки, повернув назад, уходили за бугры, а наши бойцы все еще с интересом наблюдали за поединком, гадая, чем же все окончится.

Когда Моторкин настиг казака, все напрягли зрение: вот сейчас решится чья-то судьба. Между тем Иван вел себя как-то странно: то пускал свою лошадь рядом с противником, то заскакивал ему наперед, грозно размахивая шашкой.

Вдруг беглец изловчился и, бросив коня резко влево, помчался во весь дух в сторону ускакавших однополчан.

— Уйдет, черт его подери, — сожалели красноармейцы.

— Ничего, не уйдет. У Ивана сказ короткий, — успокаивали другие.  

— Подмочь бы надо, — предлагали третьи.

Но Моторкин справился сам. Нагнав коварного казака, взмахнул шашкой. Тот хотел защититься рукой, но страшный удар молниеносно срезал ее по локоть. В следующее мгновение красноармеец схватил противника обеими руками и легко, словно куль соломы, бросил себе в седло.

Злой, дрожащий, подскакал к товарищам, невидящими глазами нашел того, что был захвачен раненым, и толкнул к нему пойманного.

Их обступили со всех сторон. На взмыленном коне подскочил командир эскадрона Чумаков. Разгоряченный боем, недовольно крикнул:

— Чего ты с ними нянчишься, комвзвод? Зарубил бы в честном бою и делу конец.

Чумакова поддержали другие:

— Правильно!

— Собакам собачья смерть!

Моторкин поднял голову. На лице — ни кровинки, густые черные брови сведены в грозную дугу.

— Это, братцы... мои сыновья, — прошептал он тихо побелевшими губами и, закрыв лицо рукавом, шатаясь, словно пьяный, побрел прочь.

Да, на земле лежали сыновья нашего товарища по оружию, знаменитого на весь полк рубаки. Он и его младший сын Иван пошли добровольцами в Красную Армию, а два старших махнули к Мамонтову.

Что пережил после этого отец, известно только ему да темной ночи. Снедаемый стыдом, злостью на себя, Иван частенько уезжал в степь, наедине думал о случившемся. И всякий раз давал себе слово: «Только бы помогла судьба свидеться... уж я покажу змеенышам кузькину мать!»

И вот, когда отец, казалось, потерял надежду встретить сыновей, судьба свела его с родными чадами, да еще как свела! В этом памятном бою на него насели четверо. Отбиваясь, он краем глаза заметил в кипящем водовороте подозрительно знакомую фигуру. Заметил или сердцем отца почуял близость родной крови? Этого старый Моторкин так и не мог после вспомнить. Только тогда словно кто плетью ударил его по лицу и бросил коня в гущу завязавшегося поединка. А опознав — растерялся: как поступить? Страшная обида застлала глаза  туманом. В порыве ярости поднялся на стременах, готовясь к удару, вдруг увидел, как задетый клинком, падает с коня его старший сын Никифор, а Петр кинулся наутек. Ничего не соображая, Моторкин приказал не стрелять в него.

Крикнул и через полминуты пожалел об этом — Петр мчался вдаль, бросая на него злые, хищные взгляды. Поравнявшись, отец увидел, как блеснул в руке сына клинок.

Тут и пожалел отец, что не зарубил Петра в схватке, а когда тот, ухитрившись, бросил коня в сторону, чтобы уйти, Ивана охватил приступ дикой ярости.

— Ах, ты так, — процедил он сквозь зубы, — ну тогда получай! — и рубанул сына по поднятой руке.

Только два месяца спустя, когда уже сыновья выписывались из госпиталя, Моторкин сам попросил Лысенко взять их в полк, в эскадрон Чумакова.

В кровавых боях Петр и Никифор искупили свою вину — сражались храбро, доблестно в рядах Красной Армии и заслужили прощение не только отца, но и всех товарищей. Живы они и сейчас. Строят вместе, всей семьей Моторкиных, новую жизнь, за которую пролили столько крови, прошли столько тернистых дорог.

20 августа 1918 г. отряды Данилова и Косолапова заняли поселки Орловку, Мечетку, Рынок. Их успех послужил сигналом к общему наступлению войск северного участка Царицынского фронта.

Морозовско-Донецкая и 1-я Коммунистическая дивизии, рабочие отряды завода «Грузолес» гнали Мамонтова в направлении Басаргино — Карповка, захватывая пленных, пулеметы и винтовки.

23 августа войска центрального участка также переходят в наступление. Через несколько дней они овладели станцией Карповка. В это же время части северного участка выбили неприятеля из Котлубани. Как потом стало известно, здесь белогвардейцы даже бросили канцелярию штаба Мамонтова.

Затрещала белоказачья армия. Сотни, тысячи казаков — иногда целыми полками — стали сдаваться в плен. В районе хутора Вертячего казаки передали красноармейцам 12 пулеметов, 2500 винтовок, сотни тысяч патронов,  а также гурт скота в 5 тысяч голов. По этому поводу пленные шутили: «Поедим мясца хоть у большевиков, а не то атаман Краснов все равно отправит Вильгельму нашу скотинку».

Неудержимо продвигаясь вперед, защитники Царицына вышли к Дону.

Враг, однако, не мог примириться с поражением. Красновцы силой ставили под ружье казаков, а с теми, которые отказывались идти в армию, жестоко расправлялись.

Во время боев у хутора Демкина бойцы 1-го Донецкого полка оказались в окружении. Кончились патроны, а белоказаки бросались в атаки. Красноармейцы, изнывая от жажды, рассыпались по улицам, залегли под плетнями и вели редкий огонь. Противник усилил нажим; еще пять — десять минут, и люди могут погибнуть в неравной борьбе.