Наполеон: биография - Эндрю Робертс

Ознакомительный фрагмент

письмо (мы не знаем отправителя, но известно, что почту в армию после высадки не доставляли) и прибавил, что о неверности его жены болтают в Париже{549}. Загадка, почему Жюно выбрал для разговора с Наполеоном именно это время и место. Шарль подшутил над ним, приклеив его саблю к ножнам, но это случилось несколькими месяцами ранее.

«Моя семейная жизнь потерпела крушение, все завесы упали, – написал Наполеон Жозефу шесть дней спустя. – Для меня только ты остался на этой земле. У меня остается только твоя дружба; если и ты меня предашь, я стану мизантропом… Печально в одном-единственном сердце держать все эти чувства к одному человеку. Ты понимаешь меня!»{550} Это письмо (местами оно напоминает прощальное письмо Клиссона к Эжени) по пути во Францию перехватили англичане. Его фрагменты были опубликованы, но не в таком объеме, чтобы прояснить, что имел в виду Наполеон{551}.

Бурьенн утверждает, что Наполеон после возвращения во Францию собирался развестись с Жозефиной. Наполеон снова написал Жозефу: «Пожалуйста, постарайся приготовить для меня жилье в деревне, когда я приеду, – неподалеку от Парижа или в Бургундии. Я собираюсь остаться там на зиму. Я так устал от людей! Мне необходимы одиночество и уединение, величие мне повредило, чувства увяли»{552}. Ни одно письмо Наполеона Жозефине времен Египетского похода не сохранилось, и некоторые историки считают, что они утрачены или уничтожены, но гораздо вероятнее, что он просто не писал ей. Следующее из уцелевших писем датировано 11 мая 1800 года. Теперь Наполеон обращался к Жозефине сдержаннее: «Моя подруга» (ma bonne amie){553}.

К объяснимому смущению Наполеона, английское правительство опубликовало перехваченную корреспонденцию за 1798–1800 годы. Чтобы подчеркнуть «несчастья и неприятности» (по ехидному выражению редакторов) французской армии, англичане напечатали письма, кроме прочих, самого Наполеона, Луи Бонапарта, Тальена, Бурьенна, Деженетт-Дюфриша, Мену, Буайе, Дюма, Брюйе и Ласалля. (Последний – возможно, самый лихой гусар в армии – жаловался матери, что из-за «полнейшего отсутствия пудры и помады» у него выпадают волосы{554}.) В письмах друзьям, семьям и любовницам они не скрывали своей озабоченности и все как один, кроме Наполеона, желали поскорее вернуться домой из «мерзкой» (по выражению некоторых) страны. Собрание включало письма Наполеона с жалобами Жозефу на распутство Жозефины (хотя это едва ли составляло государственную тайну) и письма Жозефине Евгения Богарне, «выражавшего надежду, что его дорогая мама не настолько грешна, как ее изображают». Контр-адмирал Жан-Батист Перрэ, командующий Нильской флотилией, рассказывал другу: «Беи оставили нам нескольких хорошеньких девиц – армянок и грузинок, и мы конфисковали их в пользу нации»{555}.

21 июля вернулся Мурад-бей. В этот раз он привел с собой в город Эмбабу на левом берегу Нила 6000 мамлюков и арабские нерегулярные части (54 000 воинов, многие верхом){556}. Отсюда была хорошо видна находившаяся почти в 15 километрах пирамида Хеопса в Гизе – до XX века самое высокое в мире сооружение, и Наполеон упомянул о ней перед сражением в приказе по войскам: «Солдаты! Вы пришли в эти края, чтобы вырвать их из варварства, принести цивилизацию на Восток и спасти эту прекрасную часть света от ярма Англии. Готовьтесь к бою. Солдаты! Сорок веков смотрят на вас с высоты этих пирамид»[62]{557}. Впоследствии Наполеон часто повторял, что «из когда-либо его впечатлившего сильнее всего восхитили египетские пирамиды и рост великана Фриона [самого высокого из французов]»{558}. Упоминание об англичанах (не рассчитывавших ни вмешиваться в дела Египта, ни извлечь из этой страны какую-либо пользу) просто выдумка, но войска, очевидно, ее приняли.

Наполеон построил 20 000 солдат в пять дивизионных каре с артиллерией по углам. Внутри каре встали обоз, кавалерия и ученые. Французы утолили жажду на бахче и приготовились драться. Они знали, что если направят штыки в головы мамлюкских лошадей, то, по словам одного офицера, «лошадь встанет на дыбы и сбросит своего седока»{559}. Первыми мамлюки напали на дивизии Дезе и Ренье, и те, по словам Буайе, «стойко их встретили и всего с десяти шагов открыли беглый огонь… Затем они напали на дивизию Бона, встретившую их таким же образом. В общем, после нескольких безуспешных попыток они удрали»{560}. Битва у пирамид длилась два часа. Жан-Пьер Догро, адъютант Доммартена, в походе вел дневник и записал в тот день, что множество мамлюков «бросилось в Нил. Стрельба по тысячам торчавших над водой голов продолжалась длительное время. Мы взяли всю их артиллерию. Неприятельские потери значительны»{561}.

Многие из трехсот погибших французов были убиты не мамлюками, а огнем соседних каре. Мамлюки потеряли 20 орудий, 400 верблюдов, все припасы и весь обоз. Поскольку мамлюки имели обыкновение носить в поясе все свое золото, даже один ограбленный труп мог обогатить солдата. После боя торжествующие французы отмеряли золотые монеты полными шляпами. «Наши храбрые солдаты были сполна вознаграждены за перенесенные невзгоды» – так выразился Бертье в докладе военному министерству, напечатанном в Le Moniteur. Египтяне прозвали Наполеона «султаном Кебиром» («повелителем огня»). Мурад-бей скрылся в Верхнем Египте, Дезе бросился вдогонку. После одной из побед Дезе в верховьях Нила из реки вылавливали тела утонувших мамлюков.

Через день после сражения Наполеон вошел в Каир – город с 600-тысячным населением, равный по площади Парижу и, несомненно, крупнейший в Африке. Устроив свою ставку в доме Мухаммед-бея Эльфи на площади Эзбекия, Наполеон незамедлительно приступил к реформам. В каждом из шестнадцати каирских районов из уважаемых местных жителей были составлены диваны (советы), которые отправляли своих представителей в Большой диван, где председательствовал профранцузски настроенный шейх аль-Шаркауи. Наполеон передал диванам некоторые судебные и административные полномочия, надеясь, что в перспективе они «приобщат египетскую знать к идеям собраний и государственного управления». Его встречи с Большим диваном, по-видимому, не были скучными: один мусульманский историк отметил, что Наполеон был «с собравшимися весел, дружелюбен и часто шутил с ними»{562}. Он организовал почтовую службу, освещение и уборку улиц, пассажирское сообщение между Каиром и Александрией, монетный двор и разумную налоговую систему с меньшей, чем непомерные требования мамлюков, нагрузкой на феллахов. Кроме того, Наполеон отменил феодальные порядки и облек властью диваны, основал новую французскую торговую компанию, построил современные чумные госпитали и выпустил первые в Египте печатные книги (на трех языках). Все эти нововведения он предпринял исключительно по собственной инициативе: связи с Директорией у него не было.

Александр Македонский, захвативший Египет в 332 году до н. э., посетил храм Амона в оазисе Сива, чтобы посоветоваться со знаменитым оракулом. Наполеон считал это «великим политическим ходом»: «Это дало ему возможность завоевать Египет»{563}. Поскольку Египет с VII века был мусульманской страной, Наполеон посчитал уместным следовать исламу в той мере, в какой возможно, но он никогда не заходил настолько далеко, как «этот глупец» Мену, который, женившись на египтянке, принял ислам и взял имя Абдалла. (Мармон спрашивал Мену, не «собирается ли тот, во исполнение обычаев страны», практиковать многоженство. Мену дал понять, что нет{564}.) Когда два десятилетия спустя Наполеона спросили, действительно ли он принял ислам, император со смехом ответил: «Война – вот религия солдата; я никогда ее не менял. Все остальное – дело женщин и священников. Что касается меня, то я всегда принимаю религию той страны, в которой нахожусь»{565}.

Наполеон уважал ислам, приписывая Корану значение «не только религиозное, но и общественное и политическое. Библия лишь содержит нравоучения»{566}. Его также впечатлило, что мусульмане «за пятнадцать лет отвратили от ложных богов больше душ, опрокинули больше идолов, разобрали больше языческих капищ, чем последователи Моисея и Христа за пятнадцать веков»[63]{567}. Наполеон не имел ничего против многоженства. Он говорил, что египтяне – сластолюбцы (gourmands en amour) и, когда это позволено, «предпочитают иметь жен разных цветов»[64]{568}. Его заигрывание с улемами (богословами и законоведами), беседы о Коране и разговоры об обращении в ислам (а также