Анри Труайя - Иван Грозный

Услышав это, Иван от ярости теряет разум, кидается к сыну и ударяет его своим жезлом по плечам, по голове. Присутствующий при этом Борис Годунов пытается помешать ему. Царевич падает с пробитой головой. Мгновение Иван стоит недвижим с окровавленным жезлом в руке, как если бы вместо него действовал недавно кто-то другой, потом бросается к телу сына, покрывает поцелуями его бледное лицо с подергивающимися глазами, пытается остановить кровь, которая льется из глубокой раны. Перепуганный, он в отчаянии повторяет: «Несчастный, я убил своего сына! Я убил своего сына!» Борис Годунов бросается за помощью. Прибегают слуги с водой и простынями, над раненым склоняется доктор, осматривает его раны, качает головой – нет никакой надежды. Придя в сознание, царевич целует руки отца и шепчет: «Я умираю как преданный сын, самый послушный из твоих подданных».

Четыре дня и четыре ночи царь с надеждой ждет чуда, которое вернет ему столь драгоценную для него жизнь. Снедаемый угрызениями совести, бродит по дворцу, стеная и выдергивая клочья волос из своей бороды. Он постарел и поседел: теперь это согбенный годами и горем старик, который время от времени подходит к комнате умирающего и прислушивается к его дыханию. Царевич дышит с трудом, но еще не все кончено. Иван, пошатываясь, возвращается к себе, ложится, устремив взор на горящие лампады. Когда наконец засыпает, его начинают мучить кошмары. Он мгновенно пробуждается и кидается к иконам. Простершись перед ними, обещает Богу больше не пытать никого, освободить всех пленных, строить храмы и раздать остатки своего богатства бедным. Но небеса не отвечают на его мольбы – 19 ноября 1581 года царевич умирает. Колокола звонят печально. Потрясенный Иван, рыдая, со спазмами в груди, несколько дней сидит рядом с телом своей жертвы. Он отказывается есть и спать. Убив царевича, чувствует двойную вину – это был его сын и наследник престола. Он обидел одновременно и Бога, и Россию.[19]

Двадцать второго ноября похоронная процессия покидает Александровскую слободу и направляется в Москву. Иван, одетый как самый смиренный подданный, пешком следует за похоронными дрогами. Во время пути все время плачет и жестикулирует, умоляя сына простить его. В Архангельском соборе во время официальной церемонии дико кричит и бьется головой об пол и о гроб.

На следующий день у него начинается настоящее безумие: посреди ночи он встает и с протянутыми руками ходит по дворцу в поисках сына. Утром его находят лежащим в каком-то из залов на полу. С трудом переносят на постель, кажется, он успокоился. Но внезапно, будто увидев призрак, он падает и катается по полу.

Через некоторое время после похорон царь собирает бояр и говорит им: «Десница Божия покарала меня, и мне не остается ничего другого, как кончить дни в одиночестве в монастыре. Мой второй сын Федор не способен управлять Россией. Выберите сами достойного государя: я тут же отдам ему мой скипетр». Но бояре хорошо помнят о том, что произошло во время болезни царя в 1553 году – посмевшие найти ему преемника умерли в страшных муках. Подозревая очередную ловушку, придворные умоляют царя не отрекаться от престола. С выражением крайней усталости он соглашается.

Каждый день Иван присутствует на поминальной службе и налагает на себя покаяние. Не ошибся ли он, запретив в прошлом году монастырям приобретение любого имущества? Тогда он написал епископу Казанскому: «Священнослужители должны возделывать сердца, а не земли. Не пшеницу они должны сеять, а слово Божье. Их наследством должно быть Царство Небесное, а не деревни и земли. Многие наши епископы думают больше о мирских благах, чем о Церкви». Оскорбительные для духовенства слова, о которых царь теперь сожалеет. Неудачный момент, чтобы вызывать раздражение служителей Церкви, – и Иван осыпает золотом монастыри, которые недавно попрекал их богатством. Дальше – больше: посылает десять тысяч рублей патриархам Константинопольскому, Антиохийскому, Александрийскому и Иерусалимскому, чтобы они молились за упокой души царевича. Спрашивает себя, сможет ли Бог, так милостиво прощавший все его предыдущие убийства, простить и это последнее. Понемногу успокаивается: гром над его головой не грянул. Государь продолжает оплакивать сына, но больше не опасается гнева Божьего. Единственное его наказание – горькая печаль. Чтобы избавиться от черных мыслей, он решает казнить несколько человек, которых подозревает в том, что они вяло сражались против поляков. Потом пытает своего тестя, Афанасия Нагого, который недобро отозвался о Борисе Годунове.

Но прежнего удовольствия от этих жестокостей больше не получает. Он вспоминает благословенное время, когда вместе с сыном любовался работой палача. Без дорогого царевича муки смерти не исцеляют его больную душу. Царю кажется, что и любовные утехи ему больше не по силам. Невозможность насладиться видом крови огорчает, но он надеется, что это временно.

Поссевино возвращается в Москву 14 февраля 1582 года, одновременно с послами, которые привезли текст договора о перемирии с Польшей. Легат поражен мрачностью одетого в траур двора, который не так давно поразил его своей пышностью. Ему кажется, что он попал, по его собственным словам, «в смиренную обитель иноков». Получив аудиенцию у царя, приносит ему свои соболезнования и еще раз выступает в пользу крестового похода против неверных и сближения двух Церквей. «Не мысли, о государь! Чтобы Святой отец вынудил тебя оставить веру греческую: нет, он желает единственно, чтобы ты, имея ум глубокий и просвещенный, исследовал деяния первых ее соборов и все истинное, все древнее навеки утвердил в своем царстве как закон неизменяемый. Тогда исчезнет разнствие между Восточною и Римскою церковию; тогда мы будем единым телом Иисуса Христа, к радости единого, истинного, Богом установленного пастыря Церкви». Что касается крестового похода, то Иван лукаво заявляет, что, прежде чем принять решение, хотел бы знать, сумел ли папа убедить другие христианские государства в необходимости священной войны. К той же уловке прибегает он и в вопросе о сближении Церквей. «Я прожил уже пятьдесят один год, и недолго мне осталось еще. Возросший на принципах нашей православной Церкви, веками отделенной от Церкви римской, могу ли я стать неверным в конце дней моих. Приближается Судный день; он покажет, какая из двух религий истинная, более святая». Поссевино не чувствует себя побежденным и настаивает на примате Рима как подлинного оплота христианства. Тут Иван теряет терпение, выходит из себя и топает ногой: «Ты хвалишься православием, а стрижешь бороду. Ваш папа велит носить себя на престоле и целовать в туфлю, где изображено распятие; какое высокомерие для смиренного пастыря христианского! какое уничижение святыни!» – «Нет уничижения, – возражает Поссевино, – достойное воздается достойному. Папа есть глава христиан, учитель всех монархов православных, сопрестольник апостола Петра...» Царь прерывает его: «У христиан един Отец на небесах!.. Но кто именуется Христовым сопрестольником, велит носить себя на седалище как бы на облаке, как бы ангелам; кто живет не по Христову учению, тот папа есть волк, а не пастырь!» Невозмутимый, в старенькой рясе, стоящий перед ним легат отвечает: «Если папа волк, почему Ваше Величество избрал его посредником?» Глаза Ивана метают молнии: «Наверно, на площади крестьяне научили тебя говорить со мною, как если бы я тоже был крестьянином!» И он замахивается жезлом, которым недавно убил сына. Потом немного смягчается и заключает: «Вот для чего не хотел я беседовать с тобою о вере! Невольно досаждаем друг другу. Впрочем, называю волком не Григория XIII, а папу, не следующего Христову учению. Теперь оставим». Обняв Поссевино, он провожает его и велит отправить ему к столу самые изысканные блюда. Немного погодя просит его присутствовать на богослужении в Успенском соборе: «Здесь мы славим небесное, не земное. Мы уважаем нашего митрополита, но не носим его на руках. Никогда верные не носили святого Петра. Он ходил босым». Придворные ведут Поссевино к храму, но не заставят же они его силой идти туда. Легат заранее содрогается от ужаса. Без сомнения, Иван решил показать подданным триумф их веры: это было бы великолепным зрелищем – посланник папы, склоненный перед православным митрополитом! В последний момент легату удается выскользнуть из своего окружения и скрыться в толпе. Узнав о случившемся, царь размышляет недолго, а потом говорит: «Что ж, он свободен поступать согласно своей воле». Тем не менее отказывает ему в возведении католического костела в Москве, хотя недавно разрешил возвести лютеранскую и кальвинистскую церкви.