Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5

Ознакомительный фрагмент

За те три часа, что я добирался до Парижа, потому что «комнатные горшки» движутся очень медленно, мимо меня проследовали галопом по меньшей мере две сотни курьеров. Каждую минуту я видел нового, и каждый курьер кричал и объявлял во всеуслышание о новости, которую он несет. Первые говорили то же, что я уже слышал; четверть часа спустя — что королю пустили кровь, затем — что рана не смертельная, и час спустя — что рана настолько легкая, что Его Величество сможет, если захочет, направиться в Трианон.

С этой интересной новостью я вошел к Сильвии и нашел все семейство за столом, потому что еще не было и одиннадцати. Я вхожу и вижу всех пораженными.

— Я еду из Версаля, — говорю я.

— Король убит.

— Отнюдь нет, он сможет, если захочет, отправиться в Трианон. Г-н де ла Мартиньер пустил ему кровь, убийца арестован и что его сожгут, после того, как будут пытать и четвертуют заживо.

На этой новости, которую слуги Сильвии сразу распространили дальше, все соседи пришли, чтобы меня послушать, и благодаря мне весь квартал хорошо спал этой ночью. В это время французы воображали себе, что любят своего короля, и всячески это выражали; сегодня пришлось узнать их немного лучше. Но в глубине души французы всегда одинаковы. Эта нация создана, чтобы пребывать всегда в состоянии насилия; ничто не истинно относительно нее, все только кажущееся. Это корабль, которому нужно только движение, который жаждет только ветра, и любой дующий ветер хорош. Не таковы ли и войска Парижа?

Глава II

Министр иностранных дел. Г-н де Булонь, генеральный контролер. Г-н герцог де Шуазель. Аббат де Лавиль. Г-н Парис дю Верне. Учреждение лотереи. Мой брат прибывает в Париж из Дрездена, его принимают в Академию живописи.

Итак, я снова в великом Париже, и, не имея возможности рассчитывать на мою родину, должен сам вершить свою судьбу. Я здесь провел два года, но, не имея в то время иной заботы, кроме как прожигать жизнь, я ничему не научился. В этот второй раз мне следовало ориентироваться на людей, близ которых обитала слепая богиня. Я видел, что для того, чтобы в чем-то преуспеть, мне следовало пустить в ход все мои способности, физические и моральные, водить знакомство с великими и влиятельными, владеть собой и носить цвета всех тех, кому, как я увижу, мне следует понравиться. Чтобы следовать этим максимам, мне надо было остерегаться всего того, что в Париже называется дурным обществом, и расстаться со всеми своими прежними привычками и разного рода претензиями, которые могли бы доставить мне врагов и легко создать репутацию человека, мало пригодного для солидных ролей. В соответствии с такими размышлениями я предписал себе систему скромности, как в поведении, так и в разговорах, которая придала бы мне вид человека, более пригодного для серьезных дел, чем это казалось даже мне самому. Что касалось необходимого содержания, я мог рассчитывать на сотню экю в месяц, которые г-н де Брагадин никогда не забывал мне прислать. Этого было достаточно. Мне следовало только заботиться о том, чтобы хорошо одеться и прилично поселиться; но для начала мне нужна была немалая сумма, потому что у меня не было ни платья, ни рубашек.

Итак, я вернулся на другой день в Бурбонский дворец. Будучи уверен, что швейцар мне скажет, что министр занят, я явился лишь с маленьким письмом, которое ему и оставил. В нем я представлялся ему и говорил, где я остановился. Не было нужды говорить больше. В ожидании я счел для себя необходимым давать всюду, где я появлялся, объяснения по поводу моего побега; это была моя повинность, потому что это длилось по два часа, но я счел это необходимым, потому что должен был держаться любезно по отношению к тем, кто испытывал любопытство, поскольку это было неотделимо от того живого интереса, который они проявляли по отношению к моей персоне.

На ужине у Сильвии я более спокойно, чем накануне, воспринял все знаки дружбы, которых мог только пожелать, и достоинства ее дочери меня поразили. В свои пятнадцать лет она обладала всеми превосходными качествами, которые меня очаровали. Я высказал по этому поводу комплименты ее матери, воспитавшей ее, и не подумал защититься от ее очарования; я еще не в достаточной мере пришел в себя, чтобы вообразить, что оно может объявить мне войну.

Я поднялся спозаранку, беспокоясь о том, что скажет министр в ответ на мою записку. Ответ пришел в восемь часов. Он написал мне, что в два часа я найду его свободным. Он встретил меня, как я и ожидал. Он высказал мне не только удовольствие видеть меня победителем, но и радость, которую испытывает его душа, узнав, что он может мне быть полезен. Он сказал, что как только он получил письмо от М. М. о том, что я спасен, он почувствовал уверенность, что я обязательно буду в Париже, и что это ему я нанесу свой первый визит. Он показал мне письмо, в котором она извещает его о моем задержании, и последнее, где она рассказывает ему историю моего побега, как ей об этом сообщили. Она говорила ему, что с тех пор, как она более не может надеяться увидеть ни одного, ни другого из тех двух мужчин, единственных, с кем она могла бы считаться, жизнь стала ей в тягость. Она жаловалась, что не может найти в себе сил для молитвы. Она говорила, что К. К. часто ходит ее навещать, и что та несчастлива с человеком, за которого вышла замуж.

Пробежав наскоро то, что М. М. написала ему о моем побеге, и найдя все рассказанное неправдой, я предложил ему изложить письменно всю действительную историю. Он поймал меня на слове и пообещал отослать ее нашей несчастной подруге, подарив мне, в самой изящной манере, сверток с сотней луидоров. Он обещал мне подумать обо мне и дать мне знать, когда ему нужно будет со мной переговорить. С этими деньгами я почувствовал себя экипированным; восемь дней спустя я отправил ему историю моего побега, которую разрешил скопировать и найти ей то применение, которое он сочтет для меня полезным. Три недели спустя он дал мне знать, что говорил обо мне с г-ном Эриццо, послом Венеции, который, как он сказал, не собирается причинить мне никаких неприятностей; однако, чтобы не компрометировать себя перед Государственными Инквизиторами, не будет со мной встречаться. Мне до него не было никакого дела. Он сказал мне также, что дал мою историю м-м Маркизе[4], которая меня знает, и с которой он попытается обо мне поговорить, и под конец сказал, что когда я пойду представляться г-ну де Шуазель, мне будет оказан хороший прием, как им, так и генеральным контролером г-ном де Булонь, с которым, имея голову на плечах, я смогу провернуть хороших дел.

— Вам укажут путь, — сказал он, — и имеющий уши да слышит . Попытайтесь сделать что-то полезное с королевскими доходами, избегая сложностей и химер, и если то, что вы напишете, будет не слишком длинным, я выскажу вам свое мнение.