Владимир Липилин - Крылов

Жизнь, нарушенная дальним переездом и резкой сменой обстановки, входила в нормальное русло.

Старший Крылов, скрытно тоскуя, видимо, по тому, к чему привык и что безотчетно любил на родине, завел в нанятой усадьбе хозяйство, хоть как-то напоминавшее висягинское. Огород под овощи, небольшой виноградник и клочок пахотного поля под хлеб, Николай Александрович обрабатывал собственноручно. По четвергам, субботам и воскресеньям, когда отпускали из пансионата домой, вместе с отцом трудился и Алексей. На дворе, к общей радости, завелась и живность – коза и кролики.

Но эта идиллия продолжаясь недолго. Да и не могла она, искусственно созданная и поддерживаемая, продолжаться долго: не тот был человек Николай Александрович Крылов, чтобы, хотя и ради собственного здоровья, замкнуться в обособленном домашнем мирке.

Дело само ищет деятельного своего исполнителя. Скоро русский консул в Марселе Рейснер, с семьей которого, естественно, Крыловы поддерживали дружеские отношения, обратился к Николаю Александровичу с не совсем обычным предложением: необходимо было переселить с юга России в Аргентину около 30 тысяч меннонитских семей. Принять участие в организации этого переселения – дела огромного и сложного – и предложил консул Крылову-старшему.

На немедленном согласии консул не настаивал, но заметил, что меннонитские ходоки вот-вот прибудут в Марсель для разведки.

Дело представлялось заманчивым, и Николай Александрович загорелся им. Человек передовых взглядов и демократических убеждений, Крылов-старший прежде всего изучил историю вопроса. В немалой степени в это дело был посвящен и Крылов-младший.

– Чужие они люди на нашей земле, но помочь им надо. Как, друг Алеша, поможем желающим переселиться подобру-поздорову, раз они сами того хотят? – спрашивал сына Николай Александрович, возвратясь из России, где он обсуждал детали переселения с меннонитскими старостами, с одной стороны, и договаривался с властями о содействии этому переселению – с другой.

По возвращении предложение консула окончательно было принято, и Николай Александрович возглавил посредническую контору «Крылов, Корбе и К°».

«Но вскоре, – писал Крылов, – вся затея рухнула, вмешался Бисмарк. Он сделал представление Александру II, что ему не пристало отменять права, навеки дарованные его бабкой, и было решено, что вместо службы в войсках меннониты будут служить в лесной страже, а в воинских частях не в строю, а санитарами. Переселение не состоялось, но франко-русская контора «Крылов, Корбе и К°» просуществовала еще года три, просто как экспортное и импортное торговое дело».

Вместо Аргентины, где, к страху Софьи Викторовны и Александры Викторовны, предполагалось обосноваться на неопределенное время, интересы конторы потребовали переезда Крыловых на юг России.

– Куда именно, дорогой зять? – стараясь не выдать волнения, которое, впрочем, было видно всем беседующим, спросила Александра Викторовна.

– Пока в русский Марсель – в Таганрог, милая свояченица, – ответил Николай Александрович, поддерживающий с сестрой жены подчеркнуто иронический родственный тон.

– Боже правый, все-таки ближе к дому! – не сдержав восторга, воскликнула Александра Викторовна.

– Значительно ближе, чем от Буэнос-Айреса, – сердито подтвердил Николай Александрович. Всякое дело он старался доводить до конца, и срыв переселения меннонитов, во что он вложил достаточно душевных сил и энергии, немало расстроил его.

Алеша не разделял ни отцовского огорчения, ни восторженности тетки: как и в Аргентину, в Таганрог намеревались переезжать на пароходе. А где были бы ярче впечатления – в бесконечном океане или на трех морях с заходами в итальянские и турецкие порты, – Алеша не решил.

На первых порах жизнь Алеши в Таганроге, куда Крыловы перебрались в мае 1874 года, мало чем отличалась от марсельской, вернее, от первого ее периода.

Как и в Марселе, ученая тетка установила для него жесткий регламент учебной подготовки в русское училище. На этот раз камнем преткновения, увы, оказалась русская грамматика и ее термины. Разумеется, Александра Викторовна не снижала требований к штудированию племянником общеобразовательных предметов, включая латинский и немецкий языки.

Схожесть Таганрога с Марселем усиливалась еще и оттого, что, гуляя в перерывах между занятиями, ученик и пристрастная учительница то и дело попадали буквально в потоки иностранцев.

Греки, итальянцы, турки, разноязыкие экипажи купеческих судов, прибывающих в таганрогскую гавань чуть не со всего света, целыми толпами фланировали по прямым, как стрелы, таганрогским улицам, разглядывали богатые особняки, построенные в стиле русского классицизма, поражались великолепием товаров, выставленных в сверкающих витринах лавок, галдели у россыпей кофеен и закусочных, вынесенных прямо на залитые солнцем тротуары.

Бывало, что Алеша вырывался на улицу и один. По Полицейской улице, центральной в городе, он выходил к предпортовым слободкам, в которых родились семьи грузчиков и рыбаков. Жизнь здесь как бы выставлялась напоказ и всеми предметами быта – развешанными на плетнях сетями, робами, распахнутыми настежь, как по тревоге, дверьми и окнами домов – была подчинена морю.

Море притягивало и Алешу. Раз возникнув в его воображении как нечто живое и необъятное, оно, пока еще смутно, настойчиво звало его к себе. Вновь и вновь он шел к нему.

Кто знает, может, и ходили навстречу друг другу по Полицейской улице два сверстника, два будущих великих русских человека – Чехов и Крылов!

Возможно, и встретились бы они, положим, в одной гимназии, но, видно, не судьба: не наступило второй поры для Алексея Крылова в чеховском Таганроге.

Вновь дела конторы потребовали переезда: в середине августа 1874 года ее представительство во главе с Николаем Александровичем перебазировалось в Севастополь.

«Севастополь в то время был наполовину в развалинах, и для мальчишеских игр приволье было полное», – вспоминал Крылов о первом приезде в главную базу Черноморского флота, разрушенную войной и не восстанавливаемую по требованию англо-франко-турецкой коалиции.

Игры в развалинах домов распаляли фантазию: колонны солдат в высоких бараньих шапках, фесках, киверах встречались сокрушающими ударами морских артиллеристов, перебравшихся с кораблей на оборонительные холмы, с криком «ура-а!» поднимались на вражеские колонны цепи охотников, флотских команд и неустрашимых пластунов.

Отбросив противника, ватаги мальчишек спускались к морю.

Севастополь – город морской славы россиян… Какого мальчишку не позовут в этом городе морские дали! Какого юношу не взволнует необузданная морская стихия и он не вздумает поспорить с ней и во что бы то ни стало если не победить, то подчинить ее себе!