Лев Власов - В отсеках тишина

Ночью долго не можем уснуть. Чуть закроешь глаза, и кажется, что койка под тобой качается. Оказывается, и к твердой земле привыкать надо.

Ворочается на койке Анатолий Панцов. Шепотом окликает меня:

— Товарищ старшина, вы не спите?

— Нет еще.

— Знаете, мне все не верится,

— Что не верится?

[16]

— Да то, что мы три корабля потопили. Уж очень просто: раз — и трех штук нет! Никогда не подумал бы, что это так легко...

Легко и просто... Я задумался. Нет, все намного сложнее, чем кажется Панцову. Мы прошли большой и трудный путь, пока достигли успеха, своей первой большой победы. Мы долго готовились к ней. Несколько лет...

[17] 

Глава вторая. Дорога длиной в три года

 самых общих чертах познакомлю читателя с историей нашей лодки, а заодно расскажу, как я оказался на ней.

В декабре 1940 года закончился пятый, последний год моей срочной службы. Был я к тому времени старшиной группы электриков тихоокеанской подводной лодки "Щ-105". На этой лодке протекла вся моя служба. Пришел на нее "салагой" учеником, овладел специальностью, потом сам стал учить других. Познал радости и трудности морской службы и истинную цену морскому товариществу.

И вот наступила минута расставания с кораблем, который стал мне и школой жизни, и родным домом. Напоследок обошел все отсеки, покурил с товарищами на мостике.

Удивительна человеческая натура! Еще вчера тебя огорчали и трудности службы, и казавшаяся подчас

[18]

чрезмерной требовательность начальников, и невозможность распоряжаться собой, как тебе захочется. А сейчас вдруг понял, что это были лучшие годы, что именно здесь, на корабле, я нашел чудесных друзей, память о которых сохраню до конца дней своих, и всегда буду благодарен командирам, под началом которых мы прошли превосходную школу жизни. И мы, отслужившие срок, расставались с кораблем и товарищами, не скрывая волнения и грусти.

Я вернулся в родную Москву, поступил на завод, женился. Но короткими были покой и счастье. 22 июня 1941 года на страну напал враг. Я, как и многие другие, побежал в военкомат. Там сказали: "Вы оставлены до особого распоряжения".

Только 19 августа мне вручили повестку о мобилизации. На другой день я уже оказался в воинском лагере в одном из подмосковных поселков, куда были собраны многие моряки, призванные из запаса.

Бестолковщина и неразбериха царили в лагере. Нас несколько раз переписывали, разбивали на группы по месту прежней службы, по флотским специальностям, а потом остригли наголо тупыми машинками и одели в красноармейское обмундирование.

В лагере встретил нескольких знакомых по Тихоокеанскому флоту подводников. После переодевания я еле разыскал их в толчее — так меняет форма внешность человека. На всякий случай решили держаться вместе.

Начали нас перегонять из лагеря в лагерь. Думали, что направят под Вязьму, где в то время шли тяжелые бои, а оказались в тыловом городе. Возмущению нашему не было предела. Стали донимать комиссара батальона насчет нашей дальнейшей судьбы. Но тот и сам не знал, что нас ожидает. Утешал: вот, мол, прогоним фашистов, в наши руки вместе с другими трофеями попадут и подводные лодки, тогда-то мы и пригодимся.

Утешение было слабое, тем более что в то горькое время не мы гнали фашистов, а они теснили нашу армию, и бои разгорались на подступах к Москве. Мы каждое утро собирались под динамиком, прибитым на сосне, слушали нерадостные вести с фронтов и ломали голову: куда же нас бросят наконец?

[19]

Пока же нас никуда не бросали, а чтобы занять чем-нибудь, выдавали одну учебную винтовку на отделение, и мы, уже не новички в военном деле, проходили "одиночную подготовку молодого бойца", хотя никак не могли понять, кому нужны в такую суровую годину строевая подготовка и все эти ружейные артикулы.

Но вот в середине сентября на одной из вечерних поверок назвали наши фамилии и приказали с утра рассчитаться с лагерем и быть готовыми к отъезду.

Через несколько дней мы оказались во флотском полуэкипаже, где нас наспех переодели в потрепанное, как говорят, бывшее в употреблении, флотское рабочее обмундирование (а в аттестатах значащееся новым) и направили в дивизион подводных лодок. Но не подумайте, что это было на берегу океана. Нет. Мы по-прежнему находились далеко и от фронта, и от моря. Нас троих электриков Анатолия Тихонова, Ануфрия Мозолькова и меня — назначили на новую подводную лодку "С-104".

Я, назначенный старшиной группы электриков, немало удивился тому, что Мозольков — подводник. С виду это совсем неказистый и чудаковатый парень. За свои эксцентрические выходки он уже в лагере успел получить не одно замечание. И такой разгильдяй попал ко мне в подчинение... Но все мои опасения были напрасными. Это оказался хороший товарищ и толковый специалист. Чудачества в лагере были его наивной уловкой: уж очень не хотелось моряку попасть в пехоту, вот и добивался, чтобы лагерное начальство поскорее сбыло его с рук.

Лодка еще достраивалась. Экипаж ее только комплектовался. Люди собрались разные — и просоленные моряки, и зеленая молодежь. Встретил я здесь главного старшину Николая Петровича Карпова, с которым мы познакомились еще в бригаде подводных лодок на Тихом океане. Уроженец промышленного Урала, в молодости работавший на металлургическом заводе, Карпов был исключительно трудолюбив и настойчив. Одна беда — вспыльчив. Чуть что — в такую ругань пустится, уши вянут. Часто влетало ему за это. Но специалист был первоклассный, и ему прощали многое.

[20]

Одновременно с нами прибыл на лодку после окончания курсов старшин боцман старшина 1-й статьи Дмитрий Васильев, мой ровесник, прослуживший срочную на Балтике. Был он хмур, молчалив и, как уже знает читатель, поразительно скуп, когда речь шла о казенном имуществе (свое все отдаст без звука!). Вначале нас обижала его угрюмость и нелюдимость, пока мы не узнали, что это у него от горя: он потерял жену, а маленькая дочка и мать-старушка остались на оккупированной фашистами территории.

Командира корабля не было: его вместе с несколькими матросами и старшинами срочно перебросили на Балтику, где они уже успели побывать в нескольких боевых походах. Главенствовал на лодке помощник командира старший лейтенант Степан Степанович Калибров, бывший моряк торгового флота, энергичный и распорядительный офицер. Он многое сделал для быстрого сколачивания экипажа.

Сразу полюбился нам комиссар лодки Федор Иванович Некрасов. Душевный и рассудительный, он был близок к людям, знал их думы и настроения. Мы видели в нем нашего брата-матроса (когда-то Некрасов служил комендором на балтийском линкоре "Марат") и шли к нему со всеми своими радостями и горестями. Многим горячим головам, рвавшимся на фронт, Федор Иванович сумел втолковать, что здесь, на лодке, они нужнее.