Лев Власов - В отсеках тишина

Нас поздравляет командующий флотом. А потом с пирса хлынула на лодку толпа друзей. На узкой палубе сразу становится тесно. Нам жмут руки, хлопают по плечам, тискают что есть силы, угощают табаком. И все расспрашивают, как проходило плавание, но никто не слушает наших рассказов, да и нельзя ни рассказывать, ни слушать в таком гомоне и в такой тесноте. А над нами голубое небо и солнце. И воздух, свежий, пьянящий воздух! Мы были лишены всего этого почти целый месяц.

Вечером командир береговой базы торжественно заявляет нам, что мы заслужили трех поросят. Это традиция - подносить возвратившимся из похода подводникам поросят - по одному за каждый потопленный вражеский корабль. Но командир базы тут же просит извинения: поросят пока нет, кончились они, слишком удачным был для подводников месяц. И заверяет: будут поросята, обязательно будут, но позже. Ну что ж, подождем, жареные поросята от нас не уйдут. Да и не до них нам сейчас. Все другим заняты. Почтальон вручает нам целые пачки писем. Читаем и перечитываем листочки, дышащие родным теплом.

Ночью долго не можем уснуть. Чуть закроешь глаза, и кажется, что койка под тобой качается. Оказывается, и к твердой земле привыкать надо.

Ворочается на койке Анатолий Панцов. Шепотом окликает меня:

- Товарищ старшина, вы не спите?

- Нет еще.

- Знаете, мне все не верится,

- Что не верится?

- Да то, что мы три корабля потопили. Уж очень просто: раз - и трех штук нет! Никогда не подумал бы, что это так легко...

Легко и просто... Я задумался. Нет, все намного сложнее, чем кажется Панцову. Мы прошли большой и трудный путь, пока достигли успеха, своей первой большой победы. Мы долго готовились к ней. Несколько лет...

Глава вторая. Дорога длиной в три года

В самых общих чертах познакомлю читателя с историей нашей лодки, а заодно расскажу, как я оказался на ней.

В декабре 1940 года закончился пятый, последний год моей срочной службы. Был я к тому времени старшиной группы электриков тихоокеанской подводной лодки "Щ-105". На этой лодке протекла вся моя служба. Пришел на нее "салагой" учеником, овладел специальностью, потом сам стал учить других. Познал радости и трудности морской службы и истинную цену морскому товариществу.

И вот наступила минута расставания с кораблем, который стал мне и школой жизни, и родным домом. Напоследок обошел все отсеки, покурил с товарищами на мостике.

Удивительна человеческая натура! Еще вчера тебя огорчали и трудности службы, и казавшаяся подчас чрезмерной требовательность начальников, и невозможность распоряжаться собой, как тебе захочется. А сейчас вдруг понял, что это были лучшие годы, что именно здесь, на корабле, я нашел чудесных друзей, память о которых сохраню до конца дней своих, и всегда буду благодарен командирам, под началом которых мы прошли превосходную школу жизни. И мы, отслужившие срок, расставались с кораблем и товарищами, не скрывая волнения и грусти.

Я вернулся в родную Москву, поступил на завод, женился. Но короткими были покой и счастье. 22 июня 1941 года на страну напал враг. Я, как и многие другие, побежал в военкомат. Там сказали: "Вы оставлены до особого распоряжения".

Только 19 августа мне вручили повестку о мобилизации. На другой день я уже оказался в воинском лагере в одном из подмосковных поселков, куда были собраны многие моряки, призванные из запаса.

Бестолковщина и неразбериха царили в лагере. Нас несколько раз переписывали, разбивали на группы по месту прежней службы, по флотским специальностям, а потом остригли наголо тупыми машинками и одели в красноармейское обмундирование.

В лагере встретил нескольких знакомых по Тихоокеанскому флоту подводников. После переодевания я еле разыскал их в толчее - так меняет форма внешность человека. На всякий случай решили держаться вместе.

Начали нас перегонять из лагеря в лагерь. Думали, что направят под Вязьму, где в то время шли тяжелые бои, а оказались в тыловом городе. Возмущению нашему не было предела. Стали донимать комиссара батальона насчет нашей дальнейшей судьбы. Но тот и сам не знал, что нас ожидает. Утешал: вот, мол, прогоним фашистов, в наши руки вместе с другими трофеями попадут и подводные лодки, тогда-то мы и пригодимся.

Утешение было слабое, тем более что в то горькое время не мы гнали фашистов, а они теснили нашу армию, и бои разгорались на подступах к Москве. Мы каждое утро собирались под динамиком, прибитым на сосне, слушали нерадостные вести с фронтов и ломали голову: куда же нас бросят наконец?

Пока лее нас никуда не бросали, а чтобы занять чем-нибудь, выдавали одну учебную винтовку на отделение, и мы, уже не новички в военном деле, проходили "одиночную подготовку молодого бойца", хотя никак не могли понять, кому нужны в такую суровую годину строевая подготовка и все эти ружейные артикулы.

Но вот в середине сентября на одной из вечерних поверок назвали наши фамилии и приказали с утра рассчитаться с лагерем и быть готовыми к отъезду.

Через несколько дней мы оказались во флотском полуэкипаже, где нас наспех переодели в потрепанное, как говорят, бывшее в употреблении, флотское рабочее обмундирование (а в аттестатах значащееся новым) и направили в дивизион подводных лодок. Но не подумайте, что это было на берегу океана. Нет. Мы по-прежнему находились далеко и от фронта, и от моря. Нас троих электриков Анатолия Тихонова, Ануфрия Мозолькова и меня - назначили на новую подводную лодку "С-104".

Я, назначенный старшиной группы электриков, немало удивился тому, что Мозольков - подводник. С виду это совсем неказистый и чудаковатый парень. За свои эксцентрические выходки он уже в лагере успел получить не одно замечание. И такой разгильдяй попал ко мне в подчинение... Но все мои опасения были напрасными. Это оказался хороший товарищ и толковый специалист. Чудачества в лагере были его наивной уловкой: уж очень не хотелось моряку попасть в пехоту, вот и добивался, чтобы лагерное начальство поскорее сбыло его с рук.

Лодка еще достраивалась. Экипаж ее только комплектовался. Люди собрались разные - и просоленные моряки, и зеленая молодежь. Встретил я здесь главного старшину Николая Петровича Карпова, с которым мы познакомились еще в бригаде подводных лодок на Тихом океане. Уроженец промышленного Урала, в молодости работавший на металлургическом заводе, Карпов был исключительно трудолюбив и настойчив. Одна беда - вспыльчив. Чуть что - в такую ругань пустится, уши вянут. Часто влетало ему за это. Но специалист был первоклассный, и ему прощали многое.

Одновременно с нами прибыл на лодку после окончания курсов старшин боцман старшина 1-й статьи Дмитрий Васильев, мой ровесник, прослуживший срочную на Балтике. Был он хмур, молчалив и, как уже знает читатель, поразительно скуп, когда речь шла о казенном имуществе (свое все отдаст без звука!). Вначале нас обижала его угрюмость и нелюдимость, пока мы не узнали, что это у него от горя: он потерял жену, а маленькая дочка и мать-старушка остались на оккупированной фашистами территории.