Нас не укротили - П. Карев

первой роты, он никуда не поехал. Постояв минуту, он приказал подойти к нему всем ротным командирам. Когда ротные собрались, Фиолковский сказал:

— Господа офицеры, в ваших ротах есть младший унтер-офицер, который позволил себе надсмехаться и издеваться надо мной, начальником гарнизона. Принятыми мерами мне удалось установить, какой он роты и как его фамилия. Но назвать его вам я не хочу. Мне желательно узнать, сознательный этот унтер или нет. Если он честный солдат и добровольно сознается, то я прощу ему его проступок, если же не сознается, я прикажу его здесь же арестовать и отдать под суд. Передайте по своим ротам все сказанное мною.

Командиры рот разошлись по своим местам и каждый передал все, что было сказано начальником гарнизона. Пятнадцать тысяч с лишним солдат стояли, как мертвые, каждый думал из нас: «Кто же это такой смельчак?» Все ждали, из какой роты выйдет виновник. Но прошло несколько минут, виновный не выходил. Генерал вторично передал приказ ротам, — результат тот же.

— Последний раз обращаюсь! — закричал генерал. — Или прощу или в тюрьме сгною!..

Батальон молчал.

Прошло еще несколько томительных минут. Фиолковский проехал вдоль фронта и снова остановился посредине батальона. Поднял руку. Батальон насторожился в ожидании услышать что-то грозное.

— Молодец, сукин сын! — вдруг закричал генерал, потрясая в воздухе кулаком. Он повернул лошадь и поскакал к ожидавшему его кучеру. Он легко и быстро соскочил с седла, бросив поводья одному из офицеров, сел в санки и уехал. На этом и закончился смотр.

На обратном пути со смотра мы смеялись над сумашедшим генералом, виновником трехдневной суматохи и необычного смотра.

МУЧЕНИЯ НАЧАЛИСЬ

В конце 1915 года в 147 и 148 запасных батальонах, был произведен отбор солдат. Из всего гарнизона, насчитывавшего около тридцати тысяч человек, было отобрано 260 человек рядовых и унтер-офицеров. Отбирали высоких, красивых, грамотных. Особенное внимание обращалось на вероисповедание: кроме православных, никого не принимали. После отбора был произведен тщательный медицинским осмотр, и всех, у кого были обнаружены хотя бы незначительные болезни, браковали и заменяли другими.

Все отобранные, в том числе я и Григорий Макаров, были сформированы в отдельную роту и, получив новое обмундирование, отправлены в Самару. В Самаре роту разместили в кавалерийских казармах, где в это время было уже много солдат из разных концов России: из Харькова, Киева, Одессы, Воронежа, Саратова, Пензы и других городов. На следующий день всех прибывших из Кузнецка выстроили около казармы и новое начальство произвело вторичный осмотр. Из двести шестидесяти человек двести четыре были забракованы и отправлены обратно. Отобранные пятьдесят шесть человек были зачислены в первую роту второго особого пехотного полка. В эту роту был зачислен и я с Макаровым, моим близким по солдатчине другом.

Командовал полком полковник генерального штаба Дьяконов, командиром первого батальона был подполковник Иванов и командиром первой роты — капитан Юрьев-Пековец, участник русско-японской войны в 1904—1905 году. Он только что приехал с германского фронта, где командовал полком. Для чего предназначался второй особый полк — низший командный состав и рядовые не знали, ходили разные слухи: одни говорили, что полк направят в Петроград царя охранять; другие доказывали, что направят на турецкий фронт; третьи предсказывали, что повезут в Салоники, но точно никто ничего не знал. Официально же об этом не объявлялось.

Весь январь 1916 года полк ежедневно занимался отданием чести, постановкой во фронт начальству, хождением гвардейским маршем по улицам Самары, а вечером и ночью учили нас, как нужно отвечать на приветствия и петь песни. Никаких тактических занятий не производилось, не занимались даже изучением устава полевой службы. Во второй половине января полку был произведен смотр командующим Московским и Казанским военным округом генералом Сандецким, который также очень многих забраковал и солдат и унтер-офицеров. Когда все забракованные были заменены солдатами Самарского гарнизона, полк получил, наконец, приказ о том, что он направляется во Францию. Около двух недель мобилизованные из Самарского поселения портные и фуражечники производили перешивку шинелей, брюк, гимнастерок и фуражек, подгоняя их по плечам и росту солдат. Закончив перешивку, обмундирование уложили в ящики и сдали в хозяйственную часть полка, а солдаты остались опять в том, в чем приехали из своих прежних частей.

Второго февраля полк был погружен в вагоны и отправлен по направлению к Сибири. В каждой теплушке было по два отделения, или по тридцать два человека. Старшими вагонов были взводные унтер-офицеры, а не отделенные командиры. При отправке из Самары полковой поп дал каждому солдату по евангелию и строго наказал, что евангелие нужно читать каждый день по два часа, с таким расчетом, чтобы до Харбина все евангелие было прочитано. Там поп обещал произвести каждому солдату экзамен. Во время посадки в вагоны поп добавил, что если евангелие будут читать не все или менее двух часов в день, то дорогой обязательно будет крушение поезда.

Вечером при громадной толпе провожающих поезд отошел от станции Самара. Полк был размещен в четырех эшелонах, следовавших один за другим с небольшими промежутками. Головным эшелоном шел первый батальон под командой подполковника Иванова.

До Челябинска солдаты все-таки читали евангелие, так как кроме него читать было нечего. Другие случайно попавшие в вагон книги отбирались и владельцы обнаруженных книг наказывались вне очередными нарядами или битьем по морде. В Челябинске были выданы программы, устанавливающие часы занятий. В программах было указано, что на читку евангелия полагается ежедневно два часа, остальное время распределялось на то, как и кому отдавать честь, на изучение титулования начальства, начиная с «царя-батюшки» и кончая ефрейтором. На этом и заканчивалась вся знаменитая программа воспитания солдат. Несмотря на то что в полку была установлена строгая дисциплина, поддерживаемая частыми посещениями офицерства вагонов, солдаты не хотели заниматься по программе и читать евангелие. Как только поезд трогался, жизнь в вагонах буквально преображалась. К чорту летели и программа и евангелие, их заменяли карты. Вначале о картежной игре начальство не знало, но среди старших вагонов нашлись ретивые служаки — и по секрету доложили об этом высшему начальству.

По приезде на станцию Иннокентьевскую, что в нескольких километрах от Иркутска, несмотря на ужасный сорокапятиградусный мороз, все солдаты были выстроены вдоль состава поезда. Через несколько минут из офицерского вагона вышел командир батальона Иванов, его сопровождали все ротные и полуротные командиры и другие офицеры. Поздоровавшись с солдатами, Иванов сейчас же сделал распоряжение младшим офицерам, подпрапорщикам и фельдфебелям произвести тщательный обыск в вагонах всего эшелона. Для определения, кому принадлежат те или другие