Аркадий Кошко - Очерки уголовного мира царской России

   Мы немедленно отправились на Пера в гостиницу, где остановился предполагаемый Сереодис, но его дома не оказалось, и мы принялись бродить по городу, решив зайти еще раз позднее. Как вдруг, проходя мимо одного из ресторанов, драгоман толкнул меня в бок и прошептал:

   - Вот он сидит на веранде!

   Я осторожно поглядел в ту сторону и увидел самодовольную греческую физиономию. Одет был Иосиф подчеркнуто по моде, на пальцах его виднелась целая коллекция колец. Он, видимо, благодушествовал и с аппетитом уписывал жирные маслины.

   - Нам необходимо его арестовать сейчас же. Но как это сделать?

   - Ничего не может быть проще, - отвечал драгоман. - Тут же, наискосок, живет полицейский. Вы подежурьте здесь, а я мигом его приведу. Да, вот он, кстати, перед своим домом метет улицу.

   Я поглядел и заметил какого-то босяка с метлой. Драгоман к нему подошел, что-то сказал, после чего полицейский, бросив мести, исчез в дверях своего дома и минут через пять появился в полной форме. С мошенниками в Турции, видимо, не церемонятся, к тому же греки не в большом фаворе у турок. Полицейский, не говоря ни слова, подошел к греку и неожиданно закатил ему пощечину, после чего схватил его за шиворот и, несмотря на крики и протесты, поволок его к моему старому знакомцу - губернатору.

   Мы последовали за ними. Здесь меня ждал новый сюрприз: часовые, дежурившие у дверей его дома, едва только мы произнесли имя губернатора, чуть не подняли нас на штыки. Оказалось, что в эту ночь произошел младотурецкий переворот, и все видные чины старого правительства, в том числе и мой губернатор, были арестованы и посажены в тюрьму. Меня принял новый начальник полиции, совсем не походивший на прежнего: очень молодой, в пиджачке, без поклонов и кофе, с явно подчеркнутой тенденцией на европеизм. Узнав от меня о причине нашего прихода, он приказал обыскать грека, и среди многочисленных колец последнего оказались два с именниками "3. Г."; кроме того, его золотые часы носили номер одних из украденных. Осматривая его бумажник, извлекли оттуда какую-то серую бумажку. Но в этот миг Иосиф вырвал ее из рук губернатора и судорожно стал запихивать в рот.

   Схваченный за горло и не успев проглотить, он выплюнул ее. Это оказалась таможенная квитанция о принятии на хранение двух пакетов. Я попросил губернатора разрешить сейчас же получить пакеты на таможне, но он заявил, что для этого необходимо ходатайство русских судебных властей перед турецким министром внутренних дел.

   - Впрочем, вам везет, - продолжал он. - Я вижу в окно прокурора вашего суда, вон он идет по улице, догоняйте его скорее с вашим драгоманом, объяснитесь, и он вам, наверное, не откажет в рекомендательной записке к нашему министру.

   Подивился я такому упрощенному делопроизводству, но пустился с драгоманом вприпрыжку за прокурором. Прокурор оказался милым и обязательным человеком, хорошо знающим нашего драгомана.

   Он тут же вырвал листок из записной книжки и написал министру, что со стороны русского суда не встречается препятствий к выдаче ценных пакетов из таможни под номером такой-то квитанции.

   Турецкий министр распорядился тотчас же выдать мне немедленно просимые вещи.

   В двух свертках находились почти все бриллианты Гордона.

   Иосиф, как и следовало ожидать, оказался Сереодисом. Я собирался было его везти для суда в Россию, но греческое консульство в Константинополе не выдало его, заявив, что по греческому суду он понесет более тяжелое наказание.

   Геропулос русским судом был приговорен к трем годам тюремного заключения, а оценщик за покупку заведомо краденного- к 6 месяцам. Любка была оправдана, а хромой грек остался неразысканным.

   За более чем подозрительное поведение администрация одесского ломбарда поплатилась потерею заложенных вещей и выданных под них денег.

   Так была ликвидирована кража у Гордона.

Подделка сторублевок

   В 1912 году кредитная канцелярия известила Московскую сыскную полицию о том, что в обращении появилось значительное количество фальшивых сторублевок идеальной выделки, и для примера прислала мне несколько образцов таковых. Местами усиленного обращения фальшивых билетов являлись поволжские районы и Читинский округ в Сибири.

   Присланные канцелярией образцы действительно представляли собой верх совершенства: канцелярия указывала на едва приметную разницу в рисунке сетки, но этот признак был столь незначителен, что легко мог ввести в заблуждение не только рядового ничего не подозревавшего обывателя, но и предупрежденного человека.

   Это вскоре и подтвердилось на ярком для меня примере.

   Зайдя в Московский Купеческий банк, я попросил кассира разменять 100 рублей и протянул ему фальшивый билет. Кассир растянул бумажку, поглядел на свет, и затем, спрятав в ящик, принялся отсчитывать мне разменную мелочь.

   - А сторублевка-то фальшивая! - сказал я ему.

   Он удивленно на меня взглянул и, вынув спрятанный было билет, снова принялся его разглядывать.

   - Изволите шутить! - сказал он улыбнувшись.

   - И не думаю, я говорю совершенно серьезно.

   Кассир схватил бумажку и помчался к главному кассиру. Вскоре он вернулся и иронически мне заявил:

   - Приносите хоть на миллион таких фальшивых бумажек, примем в лучшем виде!

   - И плохо сделаете, так как, повторяю вам, что билет подделан.

   Я, начальник Московской сыскной полиции и хотел лишь произвести опыт. Во всяком случае будьте осторожны на будущее время и вот вам отличительный признак: взгляните на текст, где говорится о наказании, налагаемом за подделку билетов: на фальшивых он заканчивается аккуратной точкой, на подлинных же точка отсутствует.

   Наличность точки на фальшивых билетах обнаружил один из моих агентов, о чем я и известил немедленно кредитную канцелярию, пропустившую эту примету.

   Обнаруженная точка имела своим последствием лишь усиление заявлений о подделке, посылавшихся из разных банков чуть ли не со всех концов России.

   На Москву, как на центр, более близко отстоящий от Поволжья и Читинского округа, было возложено это дело, и я принялся за работу.

   Всем сыскным отделениям Империи было предложено мною особенно внимательно следить за появлением в их районах фальшивых сторублевок и стараться открыть их первоисточник. Вместе с тем мною были запрошены все каторжные тюрьмы и места заключений с целью узнать, не находятся ли в бегах кто-либо из преступников, отбывающих наказание за прежние подделки денег.

   Прошел месяц-другой, но сыскные отделения не давали утешительных сведений. Из рапортов их начальников выяснялось примерно одно и то же, а именно: появлялись поддельные билеты, предъявители их опрашивались, указывались вторые, третьи, иногда пятые источники их получения, но по проверке это были все люди, не внушающие ни малейшего подозрения. Впрочем, это было и неудивительно, так как, благодаря идеальной подделке, сторублевки успевали пройти через десятки, а иногда и сотни рук, прежде чем попасть в какой-либо банк или к какому-либо осведомленному о точке спекулянту. Известить же при помощи газет всех и каждого о злополучной точке - не представлялось возможным, так как не подлежало сомнению, что мошенники тотчас же внесут корректив в свою работу, а это, конечно, лишь осложнит розыск.