Истории медсестры. Смелость заботиться - Уотсон Кристи

Мы не побеждаем. Мы никогда не победим. Но мы все равно улыбаемся.

Корова, которая запрыгнула на луну

Я не могу дождаться возвращения в больницу после краткосрочной стажировки у участковой медсестры. Моей подруге повезло больше – она сейчас в отделении интенсивной терапии и реанимации, и я завидую ей, слушая истории о треске грудной клетки во время прямого массажа сердца. Мне восемнадцать, я самоуверенна, чрезвычайно наивна и не так уж и добра к людям. Я иду за участковой медсестрой, прокручивая в голове ее работу: раны, трофические язвы на ногах, калоприемники, недержание мочи. На тот момент это представлялось мне ужасно скучным. В ее сумке вместо набора для неотложной помощи лежат бинты и перевязочные материалы.

– Эта повязка вытягивает гной, – говорит она, показывая пакет.

Я улыбаюсь, скрывая свое отвращение. Сильвия – медсестра из Польши, и, несмотря на мягкость произношения, ее акцент заметен. Она много говорит о своих милых пациентках, о высоте сугробов в ее родной стране на Рождество и о своем муже, который работает на пяти работах: плотником, садовником, уборщиком, разнорабочим и чистильщиком духовок.

– В Польше у моего мужа был успешный строительный бизнес. Иногда в выходные он приходит и чинит раковины, унитазы и коляски моих пациентов. Он хороший человек.

Я уверена, что это против правил – позволять мужу быть разнорабочим для пациентов. Но ничего не говорю. Первый пациент, к которому мы с Сильвией приходим – 64-летний мужчина с болезнью Паркинсона. Его недавно выписали из больницы с пневмонией. Ему нужны антибиотики и обработка пролежней, которые появились у него во время лечения. Помимо своей обычной сумки Сильвия несет маленький красный воздушный шарик в форме сердца. Джеймс прикован к постели и выглядит крайне слабым. Но когда он видит Сильвию и ее воздушный шарик, заливается смехом. Медсестра привязывает сердце к каркасу его кровати и отпускает воздушный поцелуй: «С Днем святого Валентина». Джеймс сияет, но под его улыбкой лицо искажено страданием. Я рассматриваю его спальню. Тут чисто и опрятно, почти стерильно, рядом с кроватью есть подъемник, первый, который я увидела на дому, а не в больнице. Джеймс не выглядит так, будто нуждается в таком устройстве: он исхудал, кожа свисает, как будто это произошло слишком быстро. Сейчас на нем пижамные штаны и фанатская футболка.

– Челси! А я думала, что мы друзья, – Сильвия ставит свою сумку рядом с кроватью, протягивает руку и касается руки Джеймса. – Это Кристи, она студентка-медсестра, которая сегодня работает со мной.

– Привет. Надеюсь, вы в порядке, – улыбаюсь я.

Джеймс качает головой, потом кивает, так что трудно понять, что он имеет в виду, но потом соглашается. Он смотрит на воздушный шарик.

– Красивый. Какая милая вещь.

– Как Ваши дела? Вам больно?

– Нет, но по мне будто ползают мурашки. Странное ощущение, – отвечает он. – Немного зудит. Странно.

Ноги хотят сделать шаг назад и выскользнуть из двери, выбежать на дорогу и уйти отсюда. Я сосредотачиваюсь на воздушном шаре.

– Давай посмотрим.

Сильвия моет руки, открывает перевязочный набор, и мы откатываем Джеймса к краю кровати. На крестце, у основания позвоночника, видны пролежни. Они появляются, когда пациент не может двигаться, и их можно предотвратить. Пролежни бывают довольно незначительными, как волдыри, и в таком случае быстро заживают, но могут вызывать и серьезные проблемы: поражение тканей 4-й степени нередко сопровождается оголением кости. Это ужасное напоминание о нашей смертности – вес тела, обращенный против самого себя. Мы должны продолжать двигаться, иначе умрем. У Джеймса патологический процесс 3-й степени. Вместо заживления ткань стала рыхлой и отмерла. Если ситуация ухудшится, это может привести к некротизирующему фасциту (также известному как «плотоядная болезнь»), объясняет мне Сильвия, поэтому с этим нужно что-то делать. Она медленно снимает повязку, и я вижу их. Личинки. Как крошечные зерна риса. Рана Джеймса размером с апельсин, и она кишит личинками. Их поместили туда медсестры. Терапия личинками известна с давних времен. Главный хирург Наполеона барон Доминик Ларри, будучи в Сирии, на рубеже XIX века описал, что некоторые виды мух поедают только мертвые ткани и помогают заживлению ран. Но личинки использовались и до этого, еще в Античности.

– Личинки мясной мухи помогают обработать рану. Мы используем только стерильные личинки медицинского назначения, – говорит мне Сильвия, будто описывает любое другое лекарство. Тем не менее она заметила мою бледность. – Мы редко их используем. Это единственный случай за последние 10 лет в моей практике. Особый подход к особому человеку.

Джеймс поворачивает голову и улыбается.

– Пойду заварю чайку, – выдавливаю я.

Мне нужно уйти. Джеймс лежит неподвижно, с невозмутимым лицом.

– Два кусочка сахара, – говорит он. – Чашка рядом с раковиной.

Его кухня в безупречном состоянии, все вымыто и отполировано. Даже слишком. Интересно, кто-то приходит и убирает в доме Джеймса, или он как-то справляется сам? Я стараюсь думать об этом, а не о зуде. Я больше никогда не буду есть рис.

– Тебе нужно больше выдержки, – говорит мне Сильвия в машине по дороге к следующему пациенту. – Участковые медсестры лучше, чем кто-либо, знают, что жизнь тяжела. И если ты упадешь в обморок на глазах у моего пациента, я скажу твоим лекторам, что тебе нужно доучиваться.

Нашему следующему пациенту 94 года: он выглядит худым и хрупким, как птенец. Он упал. У него есть ходунки и трость, но, по словам Сильвии, он целыми днями спит в своем кресле.

– Судя по вчерашней газете на пороге, Кайоде, ты сегодня не вставал со стула.

Его могло выдать и недержание, но Сильвия не упоминает об этом. Вместо этого она кладет подушку ему под голову и долго взбивает ее. У Кайоде болезненное и смущенное выражение лица, но Сильвия отвлекает его своей суетой.

– Иди завари чай, – говорит она мне, – а я пока обмою рану. Пока чайник закипит, я приведу Кайоде в порядок.

В списке пациентов Сильвии есть люди, страдающие сердечными, аутоиммунными и другими многочисленными хроническими заболеваниями. Она ухаживает за онкологическими больными, нуждающимися в паллиативной помощи, и за пациентами, которым требуется домашняя вентиляция легких. Она заботится о людях с такими заболеваниями, которые сложно себе даже представить. Но сегодня, похоже, она принимает пациентов, нуждающихся в обработке ран. Мой желудок сходит с ума, особенно после личинок. Но я пытаюсь подавить головокружение и сосредоточиться на том, какой должна быть жизнь бедного Кайоде и других таких пациентов. Какой может стать жизнь любого из нас.

В квартире Кайоде так холодно, что я могу видеть свое дыхание. Он явно не может позволить себе отопление. Я выливаю из чайника грязную воду с кусками известкового налета, наполняю его и ставлю кипятиться. В холодильнике нет ничего, кроме луковицы, открытой банки томатного супа, бутылки того, что я сначала приняла за соевый соус, но потом поняла, что это кетчуп, которому, должно быть, лет десять, и сухой свиной отбивной на тарелке. Сильвия уже говорила мне, что многие ее пациенты живут одни: у них либо нет семьи, либо родственники живут далеко и не навещают их.

– Этого бы не случилось в Польше, – говорит она мне.

Я сравниваю Британию с другими странами. Один друг из Ганы живет с двумя поколениями своей семьи, и все они по очереди готовят еду и ухаживают за бабушкой. Друг из Италии недавно вернулся домой, чтобы ухаживать за онкобольным братом. Интересно, почему некоторые народы заботятся о своих близких, когда они стареют или болеют, а другие нет? Имеет ли это какое-то отношение к секуляризму?

Я возвращаюсь с двумя чашками черного чая и отмечаю, что Сильвия каким-то образом ухитрилась вымыть и переодеть Кайоде. Она очень осторожно расчесывает ему волосы. Лицо Кайоде немного расслабилось. Я поставила чай на стол.