Рой Медведев - Время Путина

Ознакомительный фрагмент

Строить Россию только как православное государство, даже отказавшись от территорий, населенных по преимуществу мусульманскими народами, и в первую очередь отказавшись от Чечни (а именно такое «самоограничение» не раз предлагал Александр Солженицын), — означало бы разрушение исторически сложившегося облика и сущности России как многонационального и многоконфессионального образования. Те поиски главной для страны национально-государственной идеи, которыми в 90-е годы были заняты многие идеологи, публицисты и политики, вряд ли могли быть успешными при такой постановке проблемы. Ибо «русская национальная идея» и «идея Российского государства» — это два разных понятия и проекта, и у них нет одного решения.

Россия перестала быть социалистическим Советским Союзом и перестала быть империей, но она не стала государством русской нации, подобно тому, как Франция — это государство французов, ФРГ — государство немцев, а Япония — японцев. Как государство Российская Федерация в ее нынешнем виде оберегает национальную жизнь многих народов и наций, она помогает обмену культурными ценностями и экономическому сотрудничеству внутри Федерации, усвоению достижений мировой экономики и мировой цивилизации. Достижения русской культуры не могут давать никаких преимуществ русским как нации. Ни многонациональный Дагестан, ни Осетия, ни Кабардино-Балкария, ни Башкирия и Татария, ни Калмыкия и Бурятия не мыслят сегодня своей национально-государственной и хозяйственной жизни вне России.

Однако многие идеологи чеченского сепаратизма думали иначе. Они развивали миф о чеченцах как об особом народе, который не знал государственных установлений, который не знал и не хочет знать достижений современной цивилизации, который должен даже разрушить свои города, как гнезда разврата и растления, смешения родов и ассимиляции, и жить в соответствии с древними установлениями и заповедями пророков. Один из наиболее радикальных идеологов чеченского сепаратизма и национализма Хож-Ахмет Нухаев утверждал: «…настоящим чеченцем может быть только верующий мусульманин, не признающий ни государственных идолов, ни божеств международного права, ни золотых тельцов научно-технического прогресса и рыночной экономики. Это ханиф, который придерживается фундаментальных, естественных, заповеданных всеми пророками единого Бога основ бытия; уз кровного и брачного родства, извечных принципов возмездия, родоплеменных институтов общинной жизни и других заповедей Единобожия. Чтобы быть ханифом, надо быть националистом и анархистом, надо быть варваром в первозданном сакральном смысле этого слова»[108].

Нет смысла опровергать эти фантазии, которые отдельные фанатики пытались и пытаются навязать всему чеченскому народу. История народов горного Кавказа очень сложна, и многие проблемы и события, связанные с ней, не могут быть решены или оценены однозначно. И тем не менее мы имеем все основания утверждать, что независимая, мирная, процветающая, общинная Чечня, живущая только по законам Корана и по законам природы, — это миф. Даже полная войн и трагедий история отношений между чеченским народом и соседними народами Северного Кавказа и Закавказья показывает, что вне всего сообщества этих народов и вне России нормальное развитие чеченской нации и чеченского общества невозможно. Показательно, что чеченские беженцы, оказавшиеся в Грузии, начали создавать школы и обучать своих детей на русском языке и по российским учебникам, запоминая стихи Пушкина и Лермонтова.

Исключенная или вышедшая из состава Российской Федерации Чечня не будет располагать ни силами, ни геополитическими условиями, ни экономическими и культурными возможностями, ни тем историческим опытом и традициями, которые необходимы для независимого государственного (а тем более «безгосударственного») существования, особенно в таком необычном регионе, как Кавказ, — на переплетении нескольких древних культур и религий. Оказавшись не просто в одиночестве, но в полувраждебном окружении, Чечня, и об этом ясно свидетельствовал опыт 1996–1999 годов, не только начинала превращаться в радикальное исламское государство (даже псевдогосударство), но становилась игрушкой в руках международных террористических и фундаменталистских организаций, агрессивным образованием, опасным для своих соседей, за счет которых оно только и могло существовать, и не в последнюю очередь благодаря захвату заложников, грабежам, контрабанде и наркоторговле. Это почувствовали в 90-е годы не только Дагестан и Ставрополье, но и другие регионы, включая Осетию и Грузию.

Такой путь развития Чечни не отвечал интересам не только соседних ей областей и республик, но и самого чеченского народа, подпавшего под власть лишенных единого центра, единого руководства и единой политики вооруженных группировок, немалую часть которых составляли фанатики и наемники из разных стран мусульманского мира — от Пакистана и Афганистана до Египта и Косова, а также Западной Украины, Польши и Прибалтики. Это не отвечало также интересам чеченской диаспоры в России, численность которой сегодня сопоставима с численностью чеченского населения в самой Ичкерии. При всем различии имеющихся течений, групп и отдельных авторитетных деятелей — от Руслана Хасбулатова до Сажи Умалатовой — диаспора всегда выступала против власти в Чечне фанатиков-ваххабитов и боевиков-сепаратистов.

Экономические интересы чеченской диаспоры достаточно серьезны, чтобы чеченцы относились без уважения к своему российскому подданству. Исключение составляли лишь те преступные группы, которые занимались наркоторговлей, торговлей оружием и похищением людей.

Все сказанное не означает, что война России с одной из ее мятежных провинций была неизбежна. Даже при учете всех прежних трудностей и конфликтов, включая и сталинский геноцид, проблемы, возникшие в отношениях Москвы и Чечни, можно было решить без войны. Но эти возможности были упущены — и по вине российских политиков, и по вине чеченских лидеров. В результате новая военная операция в Чечне стала неизбежной, и нападение отрядов Басаева и Хаттаба, опьяненных безнаказанностью и уверенных в легкой победе, просто ускорило ее начало.

Не думаю, что Путин имел возможность внимательно изучить все уроки первой войны в Чечне, все сложные и противоречивые аспекты отношений между Россией и Чечней в XIX и XX веках, а также многочисленные аналитические материалы и рекомендации на этот счет. Поэтому риск неудачи был велик, но он был и оправдан. И, как оказалось, решение премьера оказалось не просто правильным, но его можно назвать судьбоносным. Еще Альберт Эйнштейн на вопрос о том, как происходят великие открытия, ответил: «Очень просто. Все знают, что данная проблема неразрешима. Но вот приходит человек, который этого не знает…».