Александр Тиняков. Человек и персонаж - Роман Валерьевич Сенчин

Николая Лернера:

Желаю Вам еще сто лет

Командовать конторой нашей,

Есть каждый день мясной обед

И поскорее стать папашей.

Пусть Вас всегда спасает рок

От всякой клеветы злодейской

И полный вам пошлет паек

Красноармейский.

Вот из Гумилева:

…И пишу строфой Ронсара,

Но у бледных губ моих

Стынет стих

Серебристой струйкой пара.

Ах, надежда всё жива

На дрова…

А Корней Чуковский посвятил стихотворение буфетчице «Всемирной литературы» Розалии Руре (которая вскоре завела свой альбом):

О, милые поэты!

Ужель не стыдно вам

Фабриковать куплеты,

И оды, и сонеты

Березовым дровам?

А я, презревши прозу, —

Подобно соловью —

Не жалкую березу,

Но сладостную Розу

Влюбленно воспою.

Царица благовоний,

О, Роза, без шипов!

К тебе и Блок, и Кони,

И Браун, и Гидони,

И я, и Гумилев,

И Горький, и Волынский,

И пламенный Оцуп,

И Гржебин, и Лозинский,

И даже Сологуб —

Мы все к тебе толпою

Летим, как мотыльки,

Открывши пред тобою

Сердца и кошельки.

Твое благоуханье

Кого не приманит?

И кто из заседанья

К тебе не прибежит?

О, этот дивный запах

Его забуду ль я?

В его нежнейших лапах

Досель душа моя.

То запах керосина

И мыла, и колбас,

В том запахе свинина

С селедкою слилась!

То запах шоколада,

Грибов и папирос —

Вот нынешнего сада

Сладчайшая из роз!

Позже Чуковский это свое стихотворение про буфетчицу и ее сокровища старался не вспоминать; в статье «Александр Блок» он приводит другое, «исполненное наигранного гражданского пафоса». (Приводить не буду, его легко отыскать.)

Писались стихи подобного рода не только в альбомы Левину, Розалии Руре, но и на заседаниях «Всемирной литературы», в домашних писательских кабинетах. В «Эпизодах моей жизни» Николая Александровича Энгельгардта немало о том, какие в разные годы были пайки, сколько стоили те или иные продукты… Тема еды возникает у того же Георгия Иванова. Тиняков просто довел ее до предела.

Ну и эпизод из другой эпохи, но обстоятельства почти те же, что и в Петрограде начала 1920-х.

Великая Отечественная война, эвакуация…

Из воспоминаний Фаины Раневской об Анне Ахматовой:

…В первый раз, придя к ней в Ташкенте, я застала ее сидящей на кровати. В комнате было холодно, на стене следы сырости. Была глубокая осень, от меня пахло вином.

– Я буду вашей madame de Lambaille, пока мне не отрубили голову – истоплю вам печку.

– У меня нет дров, – сказала она весело.

– Я их украду.

– Если вам это удастся – будет мило. <…>

Я скинула пальто, положила в него краденое добро и вбежала к Анне Андреевне.

– А я сейчас встретила Платона Каратаева.

– Расскажите…

«Спасибо, спасибо», – повторяла она. Это относилось к нарубившему дрова. У нее оказалась картошка, мы ее сварили и съели[66].

* * *

Продолжу розыски Тинякова-персонажа в произведениях его и наших современников.

Напомню о повести Федора Крюкова «Картинки школьной жизни», впервые опубликованной в 1904 году и переизданной в очередной раз в 2020-м. Советую ее прочитать даже безотносительно к Тинякову: в повести подробно и с сочувствием описана жизнь гимназистов, схвачены время, лексика, детали…

Вполне художественное описание Александра Ивановича в роли нищего находим в маленьком очерке Владимира Смиренского, который так и называется «Писатель-нищий»[67]:

На проспекте Володарского (так тогда назывался Литейный – Р.С.), у книжного магазина «Современник», можно видеть необычного вида нищего. Прежде он стоял неподалеку от церкви, и на груди у него висел плакат: «помогите писателю, впавшему в нищету».

Кажется, весь Ленинград знает этого нищего. Но далеко не всем ведомо, что этот нищий и вправду писатель, и писатель талантливый. Он работал в свое время в журналах «Аполлон» и «Весы», у него издано три книги стихов и есть даже научный труд – «История русской литературы». Этот нищий – автор блестящих статей о Тютчеве, о Подолинском; его перу принадлежат интересные воспоминания о Блоке. Имя этого писателя-нищего – Александр Иванович Тиняков…

Многие интересуются: что, собственно, довело писателя до нищеты? Иногда ответ на этот вопрос уже при одном взгляде на Тинякова становится ненужным: бледное опухшее лицо, красные глаза, дрожащие руки красноречиво говорят об алкоголе. В книге его стихов есть признание:

…Я – тихий пьяница… без звука

Сижу в трактирном уголке

И хлебный шарик мну в руке,

А в сердце нарастает мука…

Но не всегда хочется этому верить. Иногда он стоит, низко опустив голову. В такие дни видишь человеческое лицо, опечаленные, страдающие глаза.

Есть люди, которых не втиснешь в общепринятую рамку буржуазной морали, которые, быть может, и рады были бы быть как все «порядочные люди», но не могут.

На Западе таким был Верлэн, у нас – Помяловский, Глеб Успенский, Фофанов. Начинается это с «протеста», а кончается в большинстве случаев «белой горячкой».

Мы помним писателя Головина, автора известного в свое время романа «На каторге», – который закончил свои печальные дни – под забором… Тут уже не среда, не протест против строя жизни и не нужда, а только аморальность и совершенно явное психологическое предрасположение. Тинякова нужно отнести к этой последней категории.

Нам известно, что Тиняков все же продолжает работать. За последние годы у него накопилась новая книга стихов: «Песенки нищего». Как и все произведения Тинякова, книга эта (местами отвратительная по своему цинизму) отмечена печатью несомненного таланта.

Очерк этот составляет первую часть «Литературных прогулок»; вторая их часть («Поэт на свалке») посвящена Константину Олимпову, который «пошел чернорабочим на свалку».

Литературовед Глеб Морев в своей статье передает слова Смиренского о реакции Тинякова на очерк о себе: «Несмотря на то что я в этой статье отдал дань его бесспорному дарованию, Александр Иванович статьи не принял и устроил мне по этому поводу целый скандал. Мы перестали здороваться». Причина, считает Морев, в том, что автор объяснил «биографический выбор Тинякова исключительно