Патрис Лумумба - Николай Петрович Хохлов

Полин уже высказывала свое недовольство тем, что она и детишки все реже и реже видят его, что новая должность Патриса ее не радует, а огорчает, что вскоре она будет писать ему любовные письма на работу, где он пропадает днями и ночами, а домой приходит усталый и хмурый.

Жены ворчат, невзирая на чины и звания супругов! А сегодня был особый повод для совместного времяпрепровождения: Патрису исполнилось 35 лет. И он ощутил на себе, что такое быть премьер-министром и заниматься совершенно обычными, прозаическими делами, как-то: покупать цветы для супруги, сладости для детей, обновки для них, вино для гостей. И тут, как непреодолимый крепостной вал, стоял протокол! То, что раньше считалось само собой разумеющимся и исполнялось механически им лично, теперь вызывало протест со стороны всегда следовавших за ним секретаря и охранника. Лумумбе пришлось сидеть в машине. Удовольствие самому производить покупки, полюбоваться на товар, перекинуться при этом парой фраз с продавцами было отнято у него неписаным законом.

У него перед глазами встала такая сцена. Решался вопрос о заработной плате министров, сенаторов, членов палаты представителей, государственных секретарей, глав провинциальных правительств и их министров. Не потребовалось и минуты, как все было улажено при полном единодушии собравшихся: ставка министра была определена в 500 тысяч франков ежегодно. Обоснованием служило то обстоятельство, что высшее бельгийское лицо в колонии, генерал-губернатор, получал точно такую же сумму. Средний служащий в Леопольдвиле зарабатывал в год 25 тысяч франков — ровно в двадцать раз меньше. Рабочий в столице довольствовался 50–60 франками в день. Безработные соглашались трудиться где угодно за 20–30 франков. Как же тянет на эти жалкие франки рабочий люд?

Конголезские избранники ухватились за рукоятки кожаных портфелей: всего их в центре и на местах было 120. Помимо заработной платы, они получали еще различные, кем-то придуманные вознаграждения и командировочные в размере 150 тысяч франков в год. Астрономические расходы на содержание административного аппарата, своего, национального, африканизированного. А кусок голландского вакса, из которого женщины шили платья, стоил 325 франков. Самым дешевым и доступным была маниока — 4 франка за килограмм. Рис продавался по 9 франков за килограмм. Банка тушеной говядины стоила 26 франков: высокая цена отпугивала конголезцев от мясных блюд.

Багажник машины заполнялся покупками, но радостного чувства у премьера они не вызывали.

Полин обрадовалась, и эта ее радость моментально передалась детям: все вышли встречать отца. Франсуа, старший, названный так по дедушке, бросился на грудь Патриса и повис у него на шее. Второй, Патрис, оставив в стороне мапанда — ходули, на которых он расхаживал по садику, поддразнивая Франсуа тем, что он выше его ростом, устремился к папе. Жюлиана и двухлетний Роланд прилипли к матери и шествовали вместе с ней. Отсутствовала самая младшая: девочка спала в колыбельке, вынесенной на террасу. Так ватагой они и вкатились в гостиную, где Лумумбу поджидали гости.

Навстречу поднялись сенатор Джордж Гренфел и брат Патриса Луи, прилетевший из Стэнливиля, где он был назначен на пост министра внутренних дел провинциального правительства. Братья поздравили друг друга. Многие тысячи конголезских семей устраивали торжества в эти первые дни становления молодой республики: отмечали назначения своих родственников.

— Что у тебя — новые неприятности? — спросил он. — Бельгийцы, кажется, успокоились. Остаются свои, чего, впрочем, вполне достаточно для хлопот…

— Мы разоримся! — выпалил Лумумба. — Да, да, не удивляйся, Джордж. Поразительно, с какой легкостью мы решили вопрос об оплате государственных чиновников всех рангов. Доход Конго в настоящее время составляет около сорока восьми миллиардов франков. Сумма на первый взгляд кажется колоссальной. Но ее хватит лишь на то, чтобы расплатиться с чиновниками. Это ужасно! Какой урок мы должны извлечь!.. Ты подумай, ты осмысли, что мы наделали: депутат парламента получает за каждое заседание, помимо своей заработной платы, еще тысячу франков! За что, скажите? Если мы оставим все как есть, то наши конголезские националисты превратятся за короткий срок в самых настоящих капиталистов. Нам будут завидовать многие бельгийцы. А что скажет наш народ? Ведь он еще ни единого франка не получил от независимости и нет надежд, что вскоре получит.

— Я понимаю твое беспокойство, Патрис, — сказал Гренфел. — Следует подготовить соответствующий законопроект…

— Законопроект! Ты представляешь, сколько времени он будет обсуждаться? Полгода! Нет — год! Парламентарий станет тянуть, аккуратно ходить на заседания, за которые он тоже получает. Бюрократическая карусель! И это происходит в новом государстве! В бедной стране, ограбленной бельгийскими колонизаторами! У нас должна быть особенная щепетильность к финансовым вопросам: мы пришли к управлению нашей многострадальной страной чистыми путями, а не в результате интриг и дворцовых переворотов. Мы — ставленники народа, а не монополий. Как же мы можем брать столько денег с нищего конголезца? Какая, скажи, разница между бельгийцами и нами?

— Ты увлекаешься, Патрис, сгущаешь краски, — попытался успокоить его Гренфел. — Разница, позволь обратить твое внимание, состоит в том, что генерал-губернатор никогда бы не сказал того, что сказал сейчас ты. Может быть, бельгийский губернатор где-то в узком кругу и позволил бы себе такое — так, для очищения совести, чтобы прослыть либералом среди своих друзей. Но ведь ты не ограничишься разговором и вынесешь этот вопрос в парламент.

Бесспорно. Но я удивляюсь, почему ни один министр, ни один государственный секретарь, ни один лидер партии не обратил внимания на это вопиющее беззаконие?

— Это они по скромности, — рассмеялся Гренфел и, сразу же перейдя на деловой тон, предложил: — Я готов, господин премьер-министр, возглавить комиссию по пересмотру ставок государственных служащих.

— Нет, ты опоздал. Вернее — я опередил тебя. Поздравляю, сенатор, правительство назначило вас чрезвычайным и полномочным послом Республики Конго в Гане. Поедешь к своему другу. Я приготовлю личное послание президенту Кваме Нкрума.

Гренфел встал и поклонился в знак согласия.

Лумумба всегда любовался и гордился им. Пятидесятидвухлетний сенатор, высокий и стройный, был одним из самых близких его товарищей. Они впервые повстречались в Стэнливиле почти десять лет назад, и с тех пор ничто не омрачило их отношений. Гренфел пользовался во всей Восточной провинции репутацией честного, правдивого человека, который всем своим существованием и образом действий опровергал сплошь и рядом высказываемые суждения относительно неравенства в интеллектуальном отношении европейцев и африканцев.

Он прекрасно разбирался в древней и новой философии, по праву слыл знатоком английской литературы и истории, писал исследования о работорговле, об африканских болезнях, собирал фольклор, обрабатывал рассказы своего отца, который служил проводником у многих европейских путешественников. Фамилия отца была Макуло. Гренфел — имя английского путешественника, предпринимателя и миссионера, который после многочисленных поездок по Конго