Под тенью века. С. Н. Дурылин в воспоминаниях, письмах, документах - Коллектив авторов -- Биографии и мемуары

рубли купила все хозяйственные вещи. Надо и на обед что купить. «Продайте мне кило капустки свежей». — «У нас на кило не продается». — «Ну, дайте мне маленький кочанчик». — «Возьми». И подает мне кочанчик кило на полтора. «Сколько же мне вам заплатить?» — «Нисколько». — «Как же так?» — «Возьми и иди с Богом». Поблагодарила и пошла в недоумении: что это значит? «За две морковочки сколько вам заплатить?» — «За сколько?» — «За две морковки». — «Ничего, возьми так». — «Да как же?» — «Ну, что я с тебя возьму!» <…> Да что это: я не так спрашиваю, что ли? Я ведь не прошу, а купить хочу.<…> Подхожу к вороху рыбы. Какой только нет рыбы! Теперь-то с меня деньги возьмут вот за этих карасей. «Хозяин, сколько стоят вот эти два карася?» — «А еще что вам надо?» — «Вот этой рыбки для ухи на двух человек». — «Куда вам всыпать? Дайте сумку». — «Вот в сетку». — «Держите». Берет совок, зачерпнул целый, всыпал чебаки, с четверть величиной каждая рыбка, еще 2 больших карася кладет и говорит: «5 копеек». — «Спасибо вам». — «Кушайте на здоровье». — «С барышом вам торговать». Полны сумки, а у меня еще 15 копеек осталось. <…> Обед подаю: уху, жареного карася, пирожки к ухе. Сергей Николаевич руками разводит: «Откуда это все? Сколько же ты денег истратила?» — «15 копеек, а покушаешь, расскажу». Сначала он подумал, что я заработала как-нибудь, как это случилось в предыдущий раз, когда я помогала собрать рассыпанные овощи и заработала рубль. Когда я рассказала, Сергей Николаевич говорит: «Ну, я с тобой голодный не буду. Я это теперь знаю». Я же так и не понимала долгое время, почему это так произошло. Потом уж поняла, что для них такую маленькую порцию, как я спрашивала, дороже было вешать, чем так дать. А потом видели, что я приезжая, а в то время было таких много.

По своему нездоровью Сергей Николаевич не мог ходить на базар, хотя бы посмотреть. Потом, он не мог никогда видеть убитых животных. <…> Бывало, случайно увидит кусок мяса или птицу, принесешь и не успеешь прикрыть, то месяц хоть не подавай на стол, все равно кушать не станет. Любил больше всего овощи, ягоды, в общем, вегетарианское все. <…> Летом мы часто ходили на окраину города, а жили недалеко от окраины, ходили собирать полевую клубнику. <…> Каши, пудинги всегда ел с большим удовольствием. Огурчик с черным хлебом. Квас хлебный особенно любил. <…>

* * *

1928 год. 25 декабря

(7 января н. с.). Рождество

Тихая морозная ночь. На улицах движение, звон колоколов раздается. <…> В храме было тихо, народу не так много. Свой порядок у старообрядцев: никто не толкается, не теснится. Для меня все было ново. <…> Напев своеобразный, тягучий и скорее грустный, а не радостный, как в нашей церкви. Кончилась утреня, и мы пошли домой. <…> Сергей Николаевич шел молча и только дома развеселился, когда я ему «славила Христа». Я спросила, отчего он сегодня так молчалив. «Я думаю о тебе: завез за тридевять земель. Тебе скучно будет, ты ведь веселая у меня». — «Вот и хорошо, коли я веселая, нам будет весело». В два часа дня бежит почтальон, фамилия его была Человечкин. <…> Веселый румяный мужчина-почтальон сразу говорит: «Я вам денежки принес!» Так радостно сказал, как будто это он получает эти денежки. «А вот вам на посылочку извещение». Глаза Сергея Николаевича засияли. «Спасибо, спасибо. Чаю попейте», — и смотрит на меня, угощу ли я чаем. Я знала, что Сергей Николаевич очень любил угощать, а почтальонов особенно, так как они целый день на ногах и на холоде. От угощения наш Человечкин отказался, так как дома сегодня хорошо встретил праздник. <…> Сергей Николаевич любил и умел все принимать с радостью и радовался самому пустяку.

Посылочка была от его учениц, девочек Нерсесовых. В ней лежали коробочки с надписями: от Рины, Маши, Зины, Шуры[279], Биби[280] и других. «Скорей давай чай пить! Смотри, сколько тут всего!» — радовался Сергей Николаевич. <…>

Через два месяца мы нашли новую комнату на окраине города, большую, веселую. Солнышко стало греть нас в окна, а солнце Сергей Николаевич любил, кажется, больше всего на свете. <…>

Как всегда и везде, в Томске у нас была елка. <…> Я принесла маленькую елочку, которую мне дали, не взяв денег, уж очень она была маленькая. Я пристроила ее на столе в чурочке, чтобы она казалась высокою и чтоб кошка могла ходить под елкой. Сделали мы немного игрушек с Сергеем Николаевичем. Купила одну свечку, порезала ее на 4 части и привязала к елке. <…> Был тихий морозный вечер, ярко горели звезды. Сергей Николаевич показывал мне Млечный Путь, рассказывал про звезды, называя их.

Я спала на столе, так как кровать поставить было негде. Постелила постель и оставила кусочек стола, чтобы Сергей Николаевич мог писать. Он сказал мне: «Ложись, а я посижу еще, почитаю». Сначала мы разговаривали, а потом веки упали, и я уснула крепким сном. Утром в 4 часа Сергей Николаевич проснулся и будит меня: «Все ты проспала, был Дед Мороз и развесил тебе подарки на елке». И… действительно, развесил! На елке висели яблочки — краснобокие, величиной чуть побольше грецкого ореха, и так было красиво: зажжены были 4 кончика свечей (когда и где он купил?). Я, конечно, сейчас же по-старинному прославила Христа с припевом, что очень понравилось Сергею Николаевичу.

Это было наше первое Рождество в 1928 году, и гостем был у нас только почтальон, да и тот не сел за стол, сказав, что он хорошо разговелся дома и даже чуточку выпил.

Следующая елка, вторая, была украшена пряниками, испеченными по форме и выкройке Сергея Николаевича. Каждый пряник был раскрашен и представлял собою актера в роли, которую он исполнял в пьесах, которые мы смотрели: «На всякого мудреца довольно простоты», «Собака на сене», «Мертвые души». <…>

Сергей Николаевич ознакомился с томской фундаментальной библиотекой и стал туда ходить заниматься. <…> Это сразу примирило его с жизнью вдали от родной Москвы. А для меня, чтобы я не скучала, писал стихи, рассказы и т. д. <…>

Сергея Николаевича часто видали в библиотеке[281], обращались к нему за консультацией по разным вопросам; таким образом завелось знакомство с сотрудниками библиотеки, с некоторыми профессорами и в том числе с директором фундаментальной библиотеки, который предложил ему службу в