Василий Катанян - Прикосновение к идолам

Это не ореол Маяковского, они понятия о нем не имеют. Где он — где они… Франсуа-Мари — это золотая молодежь, прожигатель жизни, его имя все время в светской хронике, он щеголь… Арагон сказал, что они видят во мне советскую женщину, которая всю жизнь была лишена роскоши и поэтому осыпают меня подарками. Меня это ничуть не убедило, разве я похожа на такую женщину?»

Она вернулась, задаренная с ног до головы и с заверениями любви до гроба. И это были не пустые слова! Посыпались длинные письма от Франсуа-Мари, полные шутливого обожания и нешуточного преклонения, долгие разговоры по телефону — подробные, неторопливые — что читали, что писали, что ели, кого видели, как здоровье и что, вообще, происходит? Франсуа-Мари рассказывает, что ездили всей компанией отдыхать в Бретань. Там дом у родителей Паскаля, Пьер поехать не смог, но взяли у него «Роллс-Ройс», все поместились — Франсуа, Паскаль, Жак да еще и повар-негр, который восхитительно готовит, особенно суфле из сыра. Время провели очень весело, а ЛЮ уточняла, как именно? И требовала подробностей. А подробности были такие, что «по дороге встретили мадам Роша и мсье Роша — знаете, есть такие духи, которые они производят? — так вот все дальше поехали вместе и было весело, но кто-то из них повздорил с мсье Роша, и мадам Роша всех расчехвостила, поэтому часть народа поехала дальше (я не поняла, кто именно), а часть улетела в Тунис, где чудесно отдохнула, я только не поняла, от чего они отдыхают?»

Не в силах выносить разлуку, Франсуа-Мари летит в Москву, и вся камарилья с ним.

— Что привезти?

— Ради Бога, ничего не везите, у нас все есть.

Но он звонил по несколько раз в день, пока ЛЮ не сдалась:

— Ну… не знаю… купите, что ли, сыру…

И вот с неба в Переделкино спускаются ангелы, которые вместо рогов изобилия держат в руках набитые чемоданы с одеждой от Ив Сен-Лорана и корзины со снедью от Фашона, самого дорогого и изысканного гастронома Парижа. Платья, фуляры, духи, сыры, шоколад, ананасы, спаржа, артишоки… «Но орхидеи и фисташки отобрали на таможне. Хоть плачь!» — сокрушаются гости. Да, действительно беда. ЛЮ угощает их борщом, от которого они в восторге. Все сидят до утра, не могут наговориться.

Три дня Франсуа-Мари нигде не был кроме как в Переделкине. Опять борщ (огромный успех), опять застолье, разговоры, прогулки. Наконец Инна отвезла всех посмотреть коллекцию импрессионистов в Пушкинском музее и взглянуть на Василия Блаженного. Вся компания пришла в восторг, зашла в ГУМ, купила штапельные косынки, повязала на себя, и — скорее обратно в Переделкино!

Вскоре ЛЮ и Василий Абгарович прилетают в Париж по их приглашению. Пьер Берже снимает им апартаменты в «Плаза» самом дорогом отеле Парижа. Над ними живет Моше Даян, под ними Софи Лорен — такой слоеный пирог. Открытый счет, кадиллак с телефоном — можно на ходу позвонить в любой город мира. Лиля Юрьевна не может понять столь бурного успеха и царской щедрости, но в ответ слышит лишь: «Мы вас обожаем!» — и весь разговор.

Однажды ЛЮ звонит мне из машины (!):

— С Франсуа-Мари были на выставке какого-то модерниста, мура собачья. Оттуда поехали к нам в «Плаза» и пили чай в вестибюле, там это почему-то принято. Франсуа беспрерывно говорит, иногда интересно. Завтра приглашены к нему. Если сердце не будет болеть — пойдем. К нему нужно взбираться очень высоко. Позвоню завтра. Целую.

Назавтра, возвращаясь в отель, ЛЮ опять звонит из машины:

— Были в гостях у Франсуа-Мари, квартира под крышей в старинном доме и нет лифта! Я была уверена, что окачурюсь на лестнице, пока поднималась… Квартира артистическая, все от антикваров, масса книг, картин, Бёклин, которого я не видела вечность и который мне почему-то понравился. Они очень предупредительны, стол был элегантно сервирован, этот негр-повар постарался, и все было изысканно — суфле из омаров, форель с миндалем и еще с чем-то, не разобрала… В спальне у Франсуа-Мари — вообрази — стоит ванна, это очень удобно.

— А, может, в ванной комнате просто стоит кровать?

— Не похоже.

Светская жизнь бьет ключом, и 85-летие ЛЮ праздновали у «Максима» шумной компанией. Все пили шампанское, а виновница торжества запивала таблетки водою, что ничуть не омрачило торжества. Всякие знаменитости устраивали в ее честь суаре, и всюду она появлялась с Василий Абгаровичем и неизменным Франсуа-Мари. Эдгар Фор устроил завтрак, куда пришли Мадлен Рено и Луи Барро. Эмиль Айо дал обед, где среди приглашенных были Жюльет Греко, Франсуаза Саган, Жанна Моро.

Каждый день Франсуа-Мари привозил ей от Сен-Лорана огромные сумки с нарядами — платья, костюмы, пелерины, перчатки и шляпы. «В конце концов мне стало неудобно принимать столько подарков. Я свернула в узел какую-то часть одежды и отправила обратно». И, помолчав, добавила: «О чем сейчас несказанно жалею».

Она прочла два романа Банье: «Ах, лучше бы я их не открывала. Разочарование».

Потом Франсуа-Мари прилетал еще пару раз, чтобы повидаться. Когда же мы с Инной попали к нему домой, то увидели во всех комнатах фотографии ЛЮ, а в спальне — ее карандашный портрет работы Ив Сен-Лорана. Если нам случается быть в Париже, то Франсуа-Мари обрушивает на нас всю свою любовь к Лиле Юрьевне… Ну как это объяснишь?

В ее архиве сохранился «Монд» от 4.12.75 со статьей Банье, где, в частности, можно прочесть:

«Внешний угол ее глубоко посаженных глаз подчеркивает линия черного карандаша. Другой линией обведены дуги бровей, круглые, как серсо. Голова большая, как у фантастической птицы, и медного цвета коса ниспадает на грудь, теряясь в складках зеленой шали. Руки у нее маленькие и очень тоненькие, разговаривая, она пользуется ими, словно играя гаммы. Что у Лили удивительно — это голос и ее манера говорить. Голос, как струнный квартет. Обаяние ее сверкает, как весна, но она не играет им….

После смерти Эльзы Арагон предложил им жить с ним во Франции. Она заплакала: «У меня в Москве все, там мой язык, там мои несчастья. Там у меня Брик и Маяковский. И я не могу это оставить, чтобы здесь… есть ананасы и рябчиков жевать? Там моя родина, мой дом — там».

С Ротшильдами ЛЮ познакомилась в Москве в конце шестидесятых. Полина Ротшильд была когда-то компаньонкой жены Карнеги (который Карнеги-холл), а потом вышла замуж за Филиппа Ротшильда, барона, из тех самых. Во Франции они имеют поместья, винодельческие заводы, коллекционируют старинные сервизы — их у них столько, что выстроили целый дом, чтобы разместить коллекцию. Но Филипп еще и поэт. Он пишет стихи, переводит с английского на французский, на этой почве они и подружились.

Ротшильды приходили к ней в гости, ЛЮ неизменно угощала их грибным супом, от которого они были в восторге. Они вместе бывали на спектаклях Таганки, которые им очень нравились. Они долго аплодировали каждый раз и уходили из зала последними. «10 дней, которые потрясли мир» потрясли их настолько, что они смотрели спектакль три раза.