Ольга Круглова - Япония по контракту

Она барахталась в зыбкой хляби расплывчатых понятий и плывущих значений — двойных, тройных… И недоумевала — как японцы управляются со своим языком в армии? А вдруг половина роты поймёт команду так, а другая иначе? И не меняется ли смысл команды в зависимости от обстоятельств?

— Гора по-японски — "яма", — говорила дама-хризантема. — Например, Фудзи-яма. А эта гора, — дама показывала в окно, — называется Тайхак-сэн.

Никто не удивился. Только она.

— Значит, "сэн" — тоже гора?

— Ну конечно, — учительница слегка поморщилась.

Японцы не любили тех, кто задаёт вопросы. Воспитанные китаянки никогда ни о чём не спрашивали. Но она спросила опять, чтобы выяснить в конце концов.

— Так когда же гора называется "яма", а когда "сэн"?

— В зависимости от обстоятельств, — терпеливо сказала дама.

И попыталась объяснить, что это за обстоятельства. Сбилась, призвала на помощь товарку. Та начала было с жаром и тоже сникла. Наконец они пришли к согласию.

— Мы, японцы, знаем, когда "яма", а когда "сэн"!

Они закивали, глядя на русскую с опаской, с недоумением — чего она хочет?

А она хотела ясности. Однозначности. Чего в японском нет.

Время шло. Её японский — нет. Она решила сменить женские курсы на мужские, университетские, тоже бесплатные. Там учили мужей тех дам, что ходили в Шимин-центр. У преподавательницы Танаки была хватка профессионала. Она учила выжить. И ученики послушно, благодарно повторяли: "охайо госаймас" — доброе утро, "коничива" — добрый день и "сайонара" — до свидания. И тянули нараспев: "сумимасэн" — "извините" и "аригато", "аригато госаймас" — "спасибо", "спасибо большое". И облегчённо вздыхали, узнав, что в магазине можно заменить пышные благодарности простеньким "домо". Клиент в Японии — бог, и рассыпаться в любезностях перед продавцом ему не пристало. Они зубрили то, что годилось на все случаи жизни: "доко-деска?" — "где?" и "коре-ва-икура-деска?" — это почём? Запоминали числительные в пределах тысячи — более дорогих покупок на рынке они не делали. А спросить "почём?" и понять ответ требовалось только там, в магазинах цены писали на этикетках.

Танака была хорошим проводником по японским лабиринтам. Она не удивлялась бестолковости своих белокурых учеников, но помочь им пыталась по-японски, с помощью наглядных пособий, лихо нажимая на кнопки магнитофонов и видео, доставая дорогие книги — университетский арсенал был мощнее Шимин-центровских рукодельных картинок. Умная Танака понимала мучения бледнолицых и чувствовала, когда их мозги начинали дымиться. В этот момент она прерывала занятия и угощала учеников кофе с пирожными, купленными на собственные деньги. Это был очень важный элемент обучения. Он спасал от отчаяния. Танака утешала — по крайней мере, произношение в японском труда не представляет, оно гораздо легче, чем в русском языке, где японцу невозможно различить на слух слова "муж" и "мышь" и трудно выговорить слово "мать", в устах японца звучащее как "матч". В японском языке всё проще: в нём не было этих ужасных "ж" и "щ", и звука "л", вместо него произносили "р", так что из "Людмилы", получалась "Рюдмира". Но главное, что требовалось — не рычать, не рокотать, на чёткость и силу не напирать, а говорить мягко, даже вяло. Лучше всего это выходило, если принять характерную японскую позу — слегка согнуть спину, склонить голову. Получалось, вроде кланяешься. Правильно получалось.

И всё-таки даже с Танакой дело шло медленно и трудно, словно что-то выталкивало японский язык прочь из головы, никак не желавшей уразуметь, почему сегодняшнее утро, утро завтрашнего дня и тем более послезавтрашнего — абсолютно разные слова. Голову надо было перестроить, выкинув прочь убеждение, что на один вопрос есть только один ответ — ясный и прямой, а на освободившееся место положить мысль, что есть и другая логика, кроме нашей, привычной. А ещё лучше было бы вообще не забивать это место в голове какими-то жёсткими правилами, а оставить его пустым, чтобы кроме толстого японского словаря уместить в свои прямолинейные западные мозги восточные извивы вроде: "я хочу видеть твоё лицо" вместо "я тебя люблю". Надо было превратить свои мозги в нечто жидкое, чётких форм не имеющее… Но она опасалась — а вдруг такое насилие не пройдёт бесследно для её бедной головы? Не зря же не падкая на импорт Япония ввозила физиков-теоретиков и программистов.

Как-то вечером они с Танакой вместе шли домой.

— Зайдите в гости! — пригласила она учительницу.

Танака глянула удивлённо, даже обиженно и поторопилась уйти.

— Японцы говорят "приходите в гости!", если не хотят видеть кого-то и желают поскорее от него отделаться, — объяснила Джейн.

А она ужаснулась — неужели Танака поняла её так? Умная Танака!? И что же такое ей надо было сказать, чтобы это означало "зайдите в гости"! Танака, кажется, обиделась. И аспирант Танабу тоже. Он показал ей формулу, спросил — правильно ли?

— Я подумаю! — ответила она.

Джейн объяснила опять:

— Слова "я подумаю!" японец воспринимает как отказ.

Действительно, Танабу исчез и больше к ней не заходил.

Японцам нелегко было понимать её слова, которые она использовала попросту, как они есть. И ей трудно было понять японцев — западные языки существовали, чтобы прояснить смысл, японский — чтобы его вежливо прикрыть. И мало что менялось, если японец говорил по-английски.

— Меня не интересуют Ваши старые результаты, — говорил Хидэо. — Мне нужны новые результаты. Совершенно новые. — Из изложенной им программы действий выходило, что его слова следовало понимать так: — Меня не интересуют Ваши новые идеи (меня не интересуют Ваши старые результаты). Мне нужны новые подтверждения моей старой идеи (мне нужны новые результаты). И именно в той форме, к которой я привык (совершенно новые).

Кажется, она начинала понимать японский язык.

Верно, эта цикада

Пеньем вся изошла? -

Только скорлупка осталась.

Басё

— Есть у вас туфли двадцать пятого размера? — спросила она в магазине, старательно произнеся только что выученное "ни-джу-го" — двадцать пять.

И почувствовала себя во всеоружии. Продавщица улыбнулась, поклонилась, пролепетала:

— Давайте посмотрим…

И пошла вдоль полок, внимательно изучая надписи на коробках. На полках двадцать пятого не было. Она только что в этом убедилась. Она ожидала, что девица пойдёт в подсобку, на склад… Но та вяло пошла вдоль полок, словно не зная, что продаётся во вверенном ей отделе, а, изрядно нагулявшись, сообщила, наивежливейше улыбаясь, что именно сейчас и именно такого размера в магазине почему-то не имеется. Она поверила слову "сейчас" и отправилась в другой магазин, в третий…