Судьба, судьбою, о судьбе… - Лилиана Иоганес-Эдуардовна Бреверн

«Вот отправил ли? Или передал тебе?» — подумала я.

После сказанных мною слов в телефонной трубке воцарилась такая тишина, которая разве что бывает на том свете.

Потом послышались короткие гудки.

Когда же в очередной раз мне позвонил Жорж и сказал, что мой племянник, узнав из разговора со мной, что мы знакомы, был шокирован…

— Лилиана, он прямо так и сказал мне: я был шокирован!

Я ответила:

— А вы, Жорж, признались бы, что дали мне слово, а я — вам, молчать о нашем знакомстве, пока жив Владимир, ведь это его могло убить!

Вот так, отец! В сорок шесть лет от роду твоему внуку захотелось сменить распространенную русскую фамилию своей матери на знатную немецкую, то есть твою, отец! И именно теперь стать Бреверном, когда рухнул Советский Союз, исчез страх, появился Жорж и, наконец, умер мой брат. И когда в Российском государственном военном архиве твоему внуку отказали в получении твоего послужного списка, он, похоже, упросил кого-то из Дворянского собрания получить твой послужной список в архиве Министерства обороны в Подольске. Но, судя по всему, и в Подольске тому, кто приехал, выдали только твою учетную карточку, так как Жорж очень удивился, когда вдруг узнал от твоего внука, что ты владел и датским языком.

— Не датским, Жорж, — сказала я ему по телефону. — Отец не знал датского. Он знал немецкий, эстонский, финский и русский. Так написано и в одном, и в другом его личном деле, архивные копии которых лежат у меня на письменном столе. А вот в учетной карточке в Подольске слово финский написано так, что можно прочесть: датский.

Да, да, отец! Как видишь, внук твой всеми возможными путями пытается получить в архивах твои бумаги, чтобы теперь узнать о тебе все, что его не интересовало все сорок шесть лет его жизни. Ведь он не знает не только, когда ты умер, но и правды, как ты умер, и, главное, почему и где похоронен, но жаждет, просто жаждет получить твою фамилию, а с ней, вероятно, и достоинство отпрыска знатного немецкого рода.

Однако о каком достоинстве (во всех значениях этого слова) может идти речь, если молодой человек, получая паспорт в советское время, из страха, по недомыслию или расчету, а может, и под нажимом матери или отца, который всю жизнь боялся посмотреть правде в глаза и трезво, особенно после девяносто второго, оценить случившееся в тридцать девятом, берет фамилию своей матери, а в постсоветское, когда рухнул Советский Союз, исчез страх, объявился Жорж и умер отец, решает сменить ее на твою фамилию, отец?!

А ведь знатная фамилия, полученная по наследству, — это не только подарок судьбы, но и большая ответственность, и носить ее нужно достойно, а не менять, как платье, по погоде.

XX

После ухода с Радио я работу не искала. Она нашла меня сама. В один из осенних дней шестидесятого года мне позвонили из иностранного отдела Министерства здравоохранения СССР и попросили поработать переводчиком с прибывшим на стажировку в Советский Союз бразильским врачом-кардиологом Омаром Карнейро.

— Лилиана Эдуардовна?

— Да, слушаю.

— С трудом вас разыскали. Знание португальского в наши дни — такая редкость! Нам очень нужна ваша помощь. Поработайте с бразильским кардиологом, он будет знакомиться с нашими клиниками и институтами в Москве и Ленинграде.

— Но устным переводчиком я никогда не работала, да еще в медицине, — ответила я.

— Нам сказали, что вы со всем справитесь. Подъезжайте к нам в Рахмановский, мы познакомимся и обо всем договоримся.

И мы действительно договорились. Я сказала, что буду с ним везде: в медицинских учреждениях, клиниках, на совещаниях и операциях, но жить в гостинице, пить, есть и все остальное, что с этим связано, он будет самостоятельно, без моей помощи.

Теперь с Омаром (в общении с мужем мы его называли «Крабом») Карнейро мы встречались ровно в половине десятого и спешили то в один, то в другой научно-исследовательский институт или клинику, среди которых был, например, и Институт терапии, ревматологии, кардиологии, клинической и экспериментальной хирургии (сегодня РНЦХА), для ознакомления с тем, чему бразильский товарищ (нет, членом Компартии Бразилии он не был, но помогал ей финансово и предоставлял помещение для собраний) мог отдать предпочтение во время своего пребывания в СССР. Мы даже отправились в Ленинград и там тоже побывали везде, где было возможно, разве что не познакомились с собаками Павлова. И поскольку в Ленинграде я была на тех же правах, что и «Краб», а именно: жила в гостинице и питалась, как он, в ресторане, то обнаружила, что я богаче его. Ем, что хочу, расплачиваясь талонами, полученными в Министерстве здравоохранения, а неизрасходованные талоны отовариваю (как говорили тогда) в буфете шоколадом и фруктами. А он расплачивался русскими деньгами и, выбирая блюда, явно скупился. В Петродворце, куда мы с «Крабом» поехали на экскурсию, я обнаружила, что он еще и трусоват, — хотя признаки трусости (трусости ли?) мы с мужем заметили еще в Москве на Ленинградском вокзале, где перед посадкой в поезд он очень дергался, а когда объявили посадку, бросился в вагон, но почти тут же вышел к нам совершенно спокойный.

— Что с вами, Омар? — спросила я.

— Все нормально: у вас купе на четверых.

Петродворец ему понравился очень, но смутил пароход, на котором я решила ехать в обратный путь.

— Зачем пароходом, Лилиана? Поехали поездом!

— Но пароходом же интереснее.

— А если он станет тонуть?!

— Зачем ему тонуть?!

Пришлось «Крабу» смириться под напором моей уверенности.

Но когда, выйдя в Финский залив, наш пароход начал крениться на правый бок из-за обилия пассажиров, облюбовавших именно правый борт, и диктор из радиорубки попросил часть пассажиров перейти к левому борту, «Краб» громко закричал мне: «Viu, viu?![33]» — и потащил меня к ограждению, показывая пальцем на серый дымок, поднимавшийся с нижней палубы. «Fogo, fogo![34]» — в глазах его я прочла такой ужас, что даже испугалась. Потом свесилась за борт.

«Омар, это же дым от папиросы, тьфу, cigarro, cigarro!»

Когда же мы подплывали к Ленинграду, он, уже успокоившись, рассказывал мне, что в Бразилии пароходы чаще всего тонут от возникающих на них пожаров, и потому он никогда на них не плавает. Не сказал он мне только, что, спасаясь от огня, бросаться в воды Амазонки опасно, даже если хорошо плаваешь. Съедят пираньи.

Работая с «Крабом», с кем только из светил нашей медицины я ни