Лагарп. Швейцарец, воспитавший царя - Андрей Юрьевич Андреев

долгого сопротивления? <…> Оставить безнаказанным убийство императора, в самом его дворце, в кругу семьи происшедшее, значит попрать законы божеские и человеческие, унизить достоинство императорское, сделать нацию добычей недовольных, которые дерзают мстить монарху, распоряжаться его престолом и принуждать преемника его их освободить от наказания»[290].

Каково Александру было это читать, полагая, что он и сам еще до сих пор во многом находится во власти этих людей? Возможно, тогда он впервые пожалел, что согласился на приезд своего прямодушного и резкого наставника.

Между тем их общение в Петербурге только начиналось. С конца августа до середины октября Александр отсутствовал в столице, а Лагарп сознательно не последовал за ним в Москву, не желая афишировать их близость. Во время отъезда императора Лагарп готовил для него большие записки, посвященные как концепциям российских государственных реформ, так и международным делам. Первая из них была вручена 16 октября 1801 года: так начался новый отрезок в жизни Лагарпа, который он посвятил служению России.

Советник царя

Со своими огромными познаниями и политическим опытом у Лагарпа были все шансы занять место «правительственного эксперта» по реформам, подобно тому, как несколько десятилетий назад Екатерина II приглашала к себе таких советников (например, из Австрийской монархии). Однако реальное положение Лагарпа в Петербурге было иным. Он сознательно отказался не только от повторного зачисления на русскую службу, но и вообще от любых внешних знаков, которые бы демонстрировали его влияние на императора или участие в подготовке реформ.

Вероятно, свою роль в этом решении сыграло последовательное желание Лагарпа сохранять верность Гельветической республике. Позднее в мемуарах он отмечал: «Те, кто не знал меня, предполагали, что я хотел взять дань с его [Александра] дружбы, доверия и богатства, словом сыграть роль вельможи. Эти люди ошиблись. Я всегда старался действовать согласно тому, чего требовало от меня мое положение. Республиканцем прожил я двенадцать лет при дворе; республиканцем появился в нем снова, не смутив никого»[291]. Характерно, что Лагарп для официальных выходов в Петербурге надевал мундир директора Гельветической республики, не признавая тем самым свое свержение и пришедших ему на смену в Швейцарии «властей мимолетных, меняющих одна другую и одинаково незаконных».

Но таких официальных поводов для ношения мундира у Лагарпа было не много. Дело в том, что он решил избегать появлений при дворе, и, таким образом, его общение с императором с осени 1801 до весны 1802 года имело преимущественно частный характер. Александр I обычно навещал Лагарпа дважды в неделю (а потому из опасения пропустить очередной визит, для которых не могло быть установлено четкого расписания, Лагарп старался всегда быть дома и даже не ходил в гости к своим петербургским друзьям). «Очень часто, – пишет Лагарп, – император находил меня в домашнем халате, все выглядело, как если бы юный друг пришел дружески поболтать со стариком, который его вырастил. Однако именно в часы этих непринужденных бесед, избавленные от любопытного внимания придворных, так сказать, украдкой, между нами возбуждались те важные вопросы, которые приводили к возникновению моих писем и записок императору»[292].

В последней фразе имеются в виду проекты реформ, которые Лагарп составлял и передавал Александру I по мере их общения. В сумме за весь период пребывания в Петербурге швейцарцем была проделана огромная работа: им написано свыше 70 писем к царю, ко многим из которых приложены многостраничные записки и проекты. Они относились к самым разным отраслям преобразований: от реформ суда и финансов до внешней политики. Однако приходится констатировать – далеко не всегда проекты Лагарпа оказывались действительно востребованными, а их идеи доходили до практического воплощения в России.

В международной сфере записки Лагарпа касались прежде всего Швейцарии, и это неудивительно: на его родине вообще сочли, что Лагарп отбыл в Петербург именно для того, чтобы воздействовать на принятие новой конституции Гельветической республики и ее политическое устройство[293]. Действительно, в течение октября–ноября 1801 года царский наставник представил целых четыре мемории, посвященных швейцарским делам, начав их писать, еще когда Александр I находился на коронации в Москве. Речь шла о том, чтобы ознакомить молодого монарха с теми значительными пертурбациями, которые пережила Швейцария за последние 5 лет, но также (и это Лагарпу было особенно трудно) – чтобы объяснить причины собственного политического поражения и изгнания. Заметим, что приезд в Петербург как бы освобождал бывшего члена Директории от обещания, данного Бонапарту: не вмешиваться в швейцарские дела. Точнее, во Франции у него на это больше не было шансов, но в России, напротив, открывалась прекрасная возможность – влиять на Швейцарию посредством Александра I, правителя одной из крупнейших держав Европы.

Таким образом, в этих записках речь шла не только о простой передаче информации о прошлом, но и о программе на будущее. При этом Лагарп вновь переживал недавние, больные для него события. «За сведения сообщаемые могу ручаться, – писал Лагарп 9 ноября царю. – Что же до мнений касается, Вашему Императорскому Величеству известно, что я в сем вопросе сторона заинтересованная»[294]. На самом же деле и передаваемые факты, и мнения Лагарпа неразрывно связаны. Так, в составленном для Александра рассказе о событиях Гельветической революции (который неоднократно цитировался в предыдущей главе) Лагарп отстаивал собственную политическую идею о необходимости в Швейцарии сильной центральной власти, которая была бы полезна для сохранения равновесия в Европе, в том числе и для России.

Сам момент, когда он это писал, был критическим: Бонапарт только что оказал поддержку «федералистам», подготовив проект новой конституции Гельветической республики, предоставлявшей разным партиям компромисс с общим условием сохранения французского господства. Именно тогда благодаря влиянию Лагарпа Александр I проявил перед Наполеоном свою заинтересованность в делах маленькой горной страны и попытался отстоять ее независимость и нейтралитет. Лагарп даже сам набросал обращение от имени Александра I к Наполеону по данному вопросу, и 17 декабря царь отправил такое письмо в Париж (впрочем, смягчив некоторые выражения)[295]. И хотя в контексте его внешней политики швейцарский вопрос был явно второстепенным, Александр больше никогда не упускал его из виду, а идеи построения нейтральной Швейцарии смог воплотить в жизнь уже на Венском конгрессе.

Что касается внутриполитических дел, в первой своей большой записке от 16 октября Лагарп представил для Александра программу либеральных реформ, подчеркнув: «Образование и законодательство, необходимые для нужд империи Вашей, вот две главные отрасли, в коих Вам труды предстоят». Россия нуждается в новой системе народного просвещения, ибо только оно научит всех подданных императора «ценить благодетельную гражданскую свободу и сей свободой наслаждаться, не употребляя ее во зло»[296]. Только тогда люди будут подготовлены надлежащим образом исполнять новые кодексы законов, которые Александру предстоит даровать в различных сферах: гражданской, финансовой, уголовной, исправительной, лесной и сельскохозяйственной и др.

Поставив образовательную реформу во главу всех дальнейших преобразований, Лагарп обращается к ней в целом ряде записок (эта сфера вообще очень волновала его еще в период деятельности в Гельветической республике). Из них можно сделать вывод: именно Лагарп обосновал в глазах Александра I необходимость создания в России Министерства народного просвещения, возникшего в сентябре 1802 года. Также довольно много места в своих записках Лагарп уделял реформе Сената и Государственного совета, которая должна была навести порядок в текущем управлении империей.

Советы Лагарпа укрепляли молодого царя в важном принципе: проводить реформы в России необходимо, не ослабляя, а, напротив, в полной мере используя силу государственной власти (то есть, применительно к России, силу самодержавия). Такой опыт извлек Лагарп из собственной политической деятельности. Он предостерегал Александра от того, к чему молодого царя подталкивали многие лица из его окружения, – от передачи части полномочий каким-либо коллегиальным органам, которые бы ограничивали волеизъявление монарха.

Совсем неодобрительно Лагарп отозвался о проекте российской конституции, подготовленной для