Марина Цветаева - Воспоминания о Марине Цветаевой

— Она все вещи перебьет.

— Нужно будет все прятать.

— У нее все время пена на губах?

— Конечно.

— А вдруг она с нами полезет целоваться?

— Потом вымоешься, а может быть, тоже сделаешься сумасшедшим.

— Я не хочу.

— Так не целуйся, — скажи, что у тебя насморк.

— Очень она испугается! Я скажу: скарлатина, дифтерит…

— Чума, — предложил я.

— Да, да' — обрадовался Женя.

Время за этим разговором летело быстро. Прошло уже около часа с Лениного отъезда.

Взволнованные предстоящей встречей и собственными догадками, мы так и прилипли к стеклу. Напрасно звала нас Люся пить молоко, напрасно со двора доносились звуки шарманки, — мы не двигались с места.

И вот наконец, когда к Мариным когтям и копытам прибавился еще хвост, раздался звонок. Коротко и резко — так звонила только Лена.

— Как же мы не видели санок?

— Мы смотрели слева, а она приехала справа.

— Пойдем отворять?

— Еще вцепится, пусть лучше Дуня откроет. Мы остановились у рояля.

Вот Дуня отодвигает засов; запела дверь. В передней Ленин голос:

— Раздевайся скорей, ты, наверное, совсем замерзла.

— Совсем не замерзла, мне всегда жарко!

Она! — Сумасшедшим всегда жарко.

Мы беремся за руки. Я, как старший, делаю шаг вперед. Вытягиваем головы. Вот кусочек Лениной шубы, вот что-то темное на полу. Сумасшедшая приехала и начала беситься!

Голос Мары:

— Такое маленькое, лиловенькое — я без него жить не могу! Голос Лены:

— Не беспокойся, сейчас найдем. С цепочкой?

— Да, с серенькой, то есть с серебряной. Оно у меня с одиннадцати лет! Господи, Господи!

— Ты только сейчас заметила, что его нет?

— Да, на извозчике я его еще щупала.

— Надо позвать мальчиков, — они всегда все находят. Мы так и застыли. Сумасшедшая потеряла свою цепь, и мы теперь должны ее найти.

— Кира! Женя! Идите скорей!

Глядим друг другу в глаза; я дергаю Женю за руку. Секунда молчания.

— Сейчас!

Мы в передней. Лица Мары не видно, она ползает по полу спиной к нам. Лена в шубе стоит на корточках и шарит руками под вешалкой.

— Мара сейчас уронила свое сердечко; поищите хорошенько.

Сердечко? Бедная Лена!

— Что же вы стоите?

Будь, что будет! Становимся на колени, стараясь не дотрагиваться ее синего платья. Шарим под вешалкой без всякой надежды найти, — разве можно потерять сердце?

— Мара, — говорит Лена, вставая, — может быть, оно у тебя где-нибудь спрятано?

— Ты думаешь? Нет, кажется… Я сейчас посмотрю. Синяя юбка метнула меня по лицу. Сумасшедшая встала. Я тоже встаю. Большая девочка в синей матроске. Короткие светлые волосы, круглое лицо, зеленые глаза, прямо смотрящие в мои.

— Кира или Женя?

— Кира.

Она опускает руку за матросский воротник. Вынула сначала огромный складной нож, потом портсигар и маленькую кукольную голову. Опустила все обратно, роется еще. Вытащила кошелек, открыла.

— Нашлось! Женя, не ищи! Лена, смотри, вот оно! В высоко поднятой над головой руке лиловый камешек на цепочке.

— Слава Богу! Я без него жить не могу!

— Идем скорей чай пить, ты, наверное, простудилась, — озабоченно говорит Лена, успевшая за это время снять шубу. Все выходят, кроме нас.

— Копыт нет, а когти есть, — шепчет Женя.

— Видел?

— Слышал, как скреблась.

— Посмотрим ее шубу!

Рядом с Лениной шубой что-то странное, коротенькое, лохматое — медвежья шкура шерстью вверх.

— Не трогай! — останавливаю я Женю. — Еще заразишься и сам с ума сойдешь.

В столовой сидели папа, сестры, Андрей и Мара. Последняя, впрочем, не сидела, а стояла, прислонившись к печке. Люся разливала чай.

— Вам, Мара, какого? Крепкого, среднего или слабого?

— Черного, как кофе.

— Ведь это очень вредно…

— Страшно действует на нервы, отравляет весь организм, лишает сна, — скороговоркой продолжала Мара.

— Зачем же вы его пьете?

— Мне необходим подъем, только в волнении я настоящая.

— Вы слишком дорого оплачиваете это волнение. Подумайте, что с вами будет через два-три года, — сказала Люся. Мара нетерпеливо замотала головой.

— Через три года мне будет двадцать лет, — это пока ясно и несомненно. И еще ясно, что я не хочу и не могу жить долго.

Мы с интересом следили за ее ответами. Не хочет и не может жить долго? Наверное, она боится, что еще больше сойдет с ума и ее запрут в клетку. Бедная!

Папа предложил ей сесть.

— Благодарю вас, я никогда не сижу, я терпеть не могу сидеть.

— Неужели вечное стояние вас не утомляет?

— Я ведь не целый день стою, — хожу или, когда устану, лежу.

— Вы, кажется, горячий противник гигиены?

— Люди, слишком занятые своим здоровьем, мне противны. Слишком здоровое тело всегда в ущерб духу. Изречение «в здоровом теле — здоровая душа» вполне верно, — потому я и не хочу здорового тела.

Папа отодвинул чашку.

— Так здоровая душа, по-вашему?..

— Груба, глуха и слепа. Возьмите одного и того же человека здоровым и больным. Какие миры открыты ему, больному! Впрочем, все это давно известно!

Она вздохнула.

— Вы, наверное, много читаете?

— Можно мне докончить вашу мысль?

— Пожалуйста.

— Вы сейчас смотрите на меня и думаете: «Тебе семнадцать лет, ты еще ничего не видела от жизни и считаешь себя умной, потому что много читала для своих семнадцати лет». Так ведь? Я действительно считаю себя умной. Умной — да, по сравнению с другими. Но главное, что я ценю в себе, — не ум.

Она внезапно опустила глаза.

— А что же, можно спросить? — сказал папа.

— Вам, наверное, странно, что я так говорю с вами, — как равная с равным. Не беспокойтесь, никто больше меня не уважает старости.

Тут папа улыбнулся.

— Я хочу дать вам верное понятие о себе. Если бы я сейчас замолчала, вы бы сочли меня за рисующуюся, самовлюбленную девчонку. Но я не такова, потому продолжаю. Мы говорили о главном, что я ценю в себе. Это главное, пожалуй, можно назвать воображением. Мне многого не дано: я не умею доказывать, не умею жить, но воображение никогда мне не изменяло и не изменит.

— Мара, ты, наверное, устала с дороги, пойдем спать, — сказала Лена, вставая.

— Пойдем, но не спать! Я тебе ужасно много должна рассказать! — весело воскликнула Мара.

Напряженное выражение на ее лице сменилось новым, детски-лукавым и нежным. Простившись со всеми взрослыми — с папой особенно вежливо, — она подошла к нам:

— Вам скучно было все это слушать?

— Совсем нет! — в один голос ответили мы.