Николай Островский - Раиса Порфирьевна Островская

Придя домой вечером, нашла телеграмму из Сочи: «Какая награда, не понимаю, молнируй. Николай».

Оказалось, что передавали по радио ходатайство о награждении.

2 октября 1935 года я по обыкновению поднялась рано, но тут же вспомнила, что на фабрику спешить не надо: в райкоме, куда меня командировали, занятия начинались позднее, чем моя смена на фабрике.

Распахнула окно. В комнату ворвался свежий осенний ветер. Клен, растущий у самого окна, уже терял листья. Улица была почти пустынна. Редкие прохожие торопились к трамваю. Дворники сердито мели мостовую, поднимая клубы пыли.

Вчера получила от Николая письмо. Пишет, что работа захлестнула его. Пишет о радости творчества. В его словах — неиссякаемая энергия.

В Москве уже чувствовалось приближение Октябрьских торжеств.

Поехала в райком партии. На Смоленской площади купила газету. Развернула ее. Сразу бросилось в глаза:

«О награждении орденом Ленина писателя Островского Н. А.».

«Центральный Исполнительный Комитет Союза ССР постановляет: наградить орденом Ленина писателя Островского Николая Алексеевича, бывшего активного комсомольца, героического участника гражданской войны, потерявшего в борьбе за Советскую власть здоровье, самоотверженно продолжающего оружием художественного слова борьбу за дело социализма, автора талантливого произведения «Как закалялась сталь»…»

Прочла. Прочла еще и еще раз. Сердце прыгает как сумасшедшее. Улыбаюсь удивленным соседям по трамвайной площадке. Мысли далеко, в Сочи. Сошла не на своей остановке. Обнаружив это, решила ехать на телеграф. Снова села в трамвай и тотчас убедилась, что еду в обратном направлении.

С телеграфа молнировала в Сочи: «Высокой наградой орденом Ленина горячо поздравляю радуюсь вместе Рая».

Телеграфист, подчеркивая красным карандашом слова на бланке, прочел текст, приветливо улыбнулся и, протянув в окошечко руку, сказал:

— Разрешите и мне поздравить вас… Я читал роман… очень люблю его…

— Спасибо, — ответила я, пожимая руку телеграфисту. Оба мы были одинаково смущены.

Весь день было грустно. Хотелось в Сочи.

19 ноября я вернулась домой с работы, как всегда, поздно. Дома меня ждал Миша Финкельштейн.

— Только что из Сочи мне звонил Коля. Очень просил передать тебе сегодня же, чтобы ты 24 ноября была в Сочи.

Я разволновалась, не случилось ли чего? И почему именно 24-го? Николай всегда был против того, чтобы я уходила с работы хотя бы на час раньше, а тут вдруг экстренный вызов…

Но то, что сообщил Миша, рассеяло все мои беспокойства: 24 ноября должно было состояться вручение Николаю ордена Ленина.

И вот 24 ноября.

С утра, начавшегося раньше обычного, Николай был радостно возбужден.

— Мамочка, уже пора тебе на вокзал идти встречать Раю, — торопил он мать.

Ольга Осиповна была взволнована не менее сына:

— Сейчас, сынок, сейчас иду.

— Только, мамуся, с вокзала обязательно ехать на машине. Я хочу, чтобы сегодня вам было хорошо! Сегодня мой день, и, пожалуйста, не омрачайте его. — И в полушутку прибавил: — Прошу мне подчиняться!

— Ладно, ладно, Коленька, приедем на машине!

Николай остался один. На нем военная гимнастерка защитного цвета. Тщательно выбрито лицо. Бледен больше обычного.

Сестра Катя занята хозяйственными делами. Хлопочет: нечасто приезжают к нам члены правительства. Хочется, чтобы чистота была особенной.

О том, что одним со мной поездом едет Председатель Всеукраинского ЦИК Григорий Иванович Петровский и везет Николаю Островскому орден, я узнала, уже подъезжая к Сочи.

В Сочи задолго до прихода поезда вокзальная площадь и прилегающие улицы заполнились народом: колонны рабочих, красноармейцев, пионеров. Играют оркестры. Еле ощутимый ветерок колеблет знамена. Все вышли встречать «всеукраинского старосту».

Ольга Осиповна вместе с внучкой Катюшей — на перроне.

Ровно в 10.30 поезд останавливается.

Выстроен почетный караул.

Из вагона появляется Г. И. Петровский. Принимает рапорт. Здоровается с красноармейцами. Затем выходит на площадь.

По рядам, как рябь на море, бежит волнение, и сразу же гром аплодисментов, приветственные крики.

Город встречает гостей.

— Здравствуй, Раек! — окликает меня Ольга Осиповна.

Обнимаем друг друга, целуемся.

— Видишь, какой у нас праздник сегодня! Это все Коля виноват, — с улыбкой говорит Ольга Осиповна. — Пойдем к машине. Коля сказал, чтобы непременно в машине ехали.

— Да здесь же близко, пойдемте лучше пешком. Интересно посмотреть, как убраны улицы.

Решили идти пешком, а Николаю сказать, что приехали на машине. Чтобы не огорчался.

Вышли на площадь, заполненную народом. Далеко на трибуне, в президиуме митинга, разглядела седую голову Г. И. Петровского. Заметив микрофон, спросила:

— К нам в квартиру проведена трансляция?

— Конечно, проведена, и Коля все время слушает.

Машинально прибавили шаг.

Празднично одеты улицы. Флаги переплетаются с яркой зеленью кипарисов, с цветами. На фасадах домов — портреты вождей, портреты виновника торжества Николая Островского.

Вот и Ореховая улица. Чем ближе к дому, тем больше людей, тем яснее и громче слова из репродуктора, установленного на доме, где живет Николай.

Быстро миновали двор, веранду. Небольшая комната — в ней все так знакомо, так близко. Шкаф с книгами, небольшой стол, кровать, стулья — вот и вся обстановка. На столе радиоприемник. Ковер на полу и над кроватью Николая. На стене — большие портреты вождей.

Комната украшена только цветами. Цветы на столе, цветы на окнах, цветы на стульях. Цветами буквально затоплена маленькая квартирка.

— Поздравляю, Коля, горячо поздравляю с победой, — сказала я, подойдя к кровати Николая.

Расцеловались. Взволнованный, он взял мои руки, сжал их, возбужденно проговорил:

— Спасибо, спасибо, Раюша. Рассказывай, как ехала, что на вокзале делается, много ли народу?

Не раздеваясь, села у кровати и стала рассказывать.

— А вы на машине приехали? — перебил меня Николай.

— Нет, Коля, — запнулась я. — Не было возможности…

— Ма-мочка! — обиженно протянул Николай. — Ведь я же просил! Почему же вы не приехали?

— Да куда там ехать! Всего три квартала, а на улице целая демонстрация, — сказала Ольга Осиповна.

Я вмешалась:

— Это я, Коля, виновата. Моя инициатива была. Интереснее было пешком пройти, чем ехать.

— Ну ладно, ради сегодняшнего дня прощаю вам эту партизанщину, — пошутил Николай и тут же заторопил: — Скорей, скорей мойся с дороги и одевайтесь, товарищи! Скоро здесь будет Григорий Иванович, а ты, Раюша, наверное, вся в пыли с дороги. Марш, марш!..

В маленькую комнату, где я переодевалась, вошла Ольга Осиповна и тихо проговорила:

— Раюша, милая моя, я хочу тебе рассказать, в каком положении находится сейчас Коля. Ведь он после награждения собирается немедленно ехать в Москву, а ехать ему нельзя. Доктор Павловский говорит, что дней через шесть Колюшке станет так плохо, что он и сам все поймет… Я поняла доктора так, что у Коли… считанные дни остались…

Я молчала потрясенная.

Вошла Катя.

— Вот мы с Катей уговаривали его не ехать, а он и слушать не хочет, — закончила