М.Ю. Лермонтов. Фантазии и факты - Оксана Николаевна Виноградова

острижен он был по-казацки, а за ременным поясом его торчал большой нож»310 ассоциативно перекликается с описанием Пугачева в «Капитанской дочке» А.С. Пушкина: «Волоса были обстрижены в кружок; на нем был оборванный армяк и татарские шаровары…»311. Девушка, которая помогает Янко, имени своего не раскрывает, Печорин зовет ее ундиной. Незадолго до «Героя нашего времени» в печати вышел перевод В.А. Жуковского повести Фуке «Ундина». Этот перевод явился ярким событием в русской литературе. Жуковский обогатил идею первоисточника тем, что стер антагонизм двоемирия и представил Ундину образцом христианской любви. У Жуковского Ундина, желая обрести душу, сочеталась браком с земным человеком. У Лермонтова ундина связана с разбойником, очень напоминающим Пугачева; следовательно, ее душа – его душа. Но какая душа? И душа, может быть, только из милосердия Божьего обитающая в России? Пугачев и ундина – персонажи из мира мертвых. В квартире, где поселяют Печорина, нет «ни одного образа – дурной знак!»312. Ундина и Янко занимаются контрабандой и покидают мальчика-сироту с немощной старухой. Таким образом, символически «милосердие Божие» покидает глушь России. Печорины, оказывающиеся рядом, не способны с ним соседствовать. Преследуя мальчика, герой вспоминает перефразированные слова из Евангелия, которые в контексте происходящего звучат саркастически: «В тот день немые возопиют и слепые прозрят»313. Контрабандисты «прозрели» и покинули живых убогих – то последнее звено, на котором держится глушь России. Показательна сцена прощания с мальчиком:

– Послушай, слепой! – сказал Янко, – ты береги то место… знаешь? там богатые товары… скажи (имени я не расслышал), что я ему больше не слуга…314

Какое место? Какие богатые товары? Может, место то – не только русская глубинка, но и Россия вся, с ее духовностью – ее богатством? И кому теперь Янко не слуга? Печорин не в состоянии сберечь это место, и поэтому опять ему «грустно», он задается вопросом: «И зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг честных контрабандистов? Как камень, брошенный в гладкий источник, я встревожил их спокойствие…»315. Выделенные слова «честных контрабандистов» характеризуют образ существования народа вдали от столицы, где трудно прожить, не погрешив против законов государства; а как следствие, и против совести. Тамань – мир «пугачевщины» (Восстание Пугачева, кстати, одна из первых тем в прозе М.Ю. Лермонтова).

Вторая часть в «Журнале Печорина» – четвертая в романе – «Княжна Мери». Тут поле ассоциаций. Предполагаемые прототипы княжны Мери исчисляются, наверное, десятками. Но мы уже сказали, что все образы – собирательные. В Мери, несомненно, есть черты Эмилии Верзилиной. Возможно, нечто намекает на дочь Николая I – княжну Марию Николаевну, которую в близком кругу звали Мэри… Но сначала посмотрим, что могло значить для М.Ю. Лермонтова имя Мария. Если мы уверены, что поэт, взрослея, проходил путь от богоискательства к богосыновству, можем ли предположить, что М.Ю. Лермонтов не подумал о Деве Марии, избирая имя Мария для героини романа? Мог ли М.Ю. Лермонтов не вспомнить свою родную мать, имя которой – Мария? Мог ли не знать М.Ю. Лермонтов, что в переводе с древнееврейского имя Мария звучит как любимая, желанная? Это представляется невозможным.

Читателей отвлекает описание любовной интриги, а между тем были верные предположения относительно смысла «Княжны Мери». Многие исследователи обратили внимание на имя второй женщины, за которой «ухаживал» Печорин: это Вера. Это вообще знаковое имя не только у Лермонтова, но во всей литературе316. Символика произведения «Княжна Мери», на наш взгляд, такова: Печорин, т. е. один из лучших представителей России, русский человек, не может и не сможет принести пользу Отечеству, потому что теряет веру в ее православном понимании. Но перед тем как потерять веру, у русского человека происходит отрыв от матери-церкви, которая вскормила его, которая больше, чем родная мать. Священное имя для русского человека Мария меняется на Мери. Не на Мэри (нормальный перевод английского имени Mary), а на Мери (ближе к английскому слову merry – забава). Православие для русского человека становится забавой, его больше привлекает игра в христианство (чем и занимались, кстати, масоны). Фамилия Мери – Лиговская. В предшествующем «Герою нашего времени» произведении Вера выходит замуж за нелюбимого князя Лиговского Степана Степановича. А тут Мери «становится» Лиговской. Рискнем трактовать возникающие ассоциации следующим образом: люди все больше отходят от православия, от традиционных норм поведения в семье под влиянием «прогресса» (или «регресса»?), принятого Петербургом из Запада. Это и есть та самая «болезнь» общества, на которую указывает М.Ю. Лермонтов в предисловии к роману.

Образ Грушницкого можно трактовать как некий плод раздора, как некоего представителя добра и зла, как «недообразование». Можно соотнести данного персонажа с символичным образом в стихотворении «Дума», написанном М.Ю. Лермонтовым в то же время, когда создавался «Герой нашего времени»:

Так тощий плод, до времени созрелый,

Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз,

Висит между цветов, пришлец осиротелый,

И час их красоты – его паденья час!

Образ плода часто встречается в Евангелии. Лжепророки узнаются по плодам, т.е. по делам. И как «не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые» (Мф. 7:18), так не может добрый человек делать злое, а злой – доброе.

Грушницкий решается на дуэль после совместных действий с фокусником Апфельбаумом, дословный перевод с немецкого – «яблоня». Фамилия фокусника выделена в тексте романа курсивом. Интересно рассуждает по поводу сочетания двух фамилий (Грушницкого и Апфельбаума) В. Мершавка:

«Грешник» Печорин после «падения груши» (символического «вкушения» плода своих и чужих мистификаций) был «изгнан» из светского Эдема, т.е. сослан служить в крепость N. Такая интерпретация, как любая символическая интерпретация вообще, может показаться слишком спорной и отвлеченной (например, по сравнению с клиническими интерпретациями), но, повторяю, я готов от нее отказаться, как только услышу более убедительные аргументы в пользу появления в книге «проходной» фигуры фокусника Апфельбаума317.

Лермонтоведы установили, что на Кавказе действительно работал иллюзионист Апфельбаум, но какую смысловую нагрузку несет этот образ в «Герое нашего времени»? Документальность присуща прозе Лермонтова, но за сухими фактами, которые он приводил, всегда скрывался бОльший смысл, чем сказано. И не кажется ли странным, что мы знаем, как звали какого-то иллюзиониста или дочку урядника, но понятия не имеем, как звали мать Мери.

Автор сообщает имя-отчество секунданта Грушницкого: Иван Игнатьевич. Традиционна версия, что имя Иван переводится с еврейского как «Бог помиловал», «благодать божья». Выдвинем другую версию для сюжета романа: это имя ассоциируется с именем Иоанна Крестителя, потому что на обряд крещения указывает патроним: Игнатьевич. Игнатий переводится с латинского как «огонь». В Евангелии от Матфея Иоанн Креститель говорит людям: «Я крещу вас в воде в покаяние,