К достижению цели - Михаил Моисеевич Ботвинник

сел за стол, к вечеру лекция была готова. На следующий день приехал переводчик, забрал лекцию и сказал, что в определенный час за мной приедут. Жду — никто не едет, выхожу на улицу и стою у подъезда. Никого нет. Поднимаюсь наверх в номер, звонит переводчик: «Только закончил перевод, очень было трудно. За вами приезжали, но вас не нашли. Мы уже начинаем. К вам снова поехали». Оказывается, студенты меня в лицо не знали, и мы разминулись! .

Захожу в аудиторию, на первую фразу, конечно, опоздал, лекция в разгаре. Последнюю фразу довелось прочесть...

Это был важный день. За два года, прошедших со дня выступления в Хилверсуме по голландскому телевидению, где на вопрос Эйве я ответил «да», было многое продумано — это и было систематизировано в лекции. От «да» до «последней фразы» был проделан большой путь!

Лекция месяц спустя в сокращенном виде была опубликована в «Комсомольской правде» под названием «Люди и машины за шахматной доской» и в дальнейшем перепечатана во многих изданиях как в СССР, так и за границей (полностью лекция была опубликована в журнале «Шахматы в СССР»). Несколько лет позже (когда работа над алгоритмом игры в шахматы уже значительно продвинулась) мне нужно было отредактировать эту статью — я волновался: не написал ли я тогда (в 1960 году) чепухи?

Прочел и обрадовался — все точно. Да и не могло быть иначе, лекция была написана искренне, я анализировал свое шахматное «я». Стыдиться было нечего!

Итак, весна 1961 года, матч-реванш. Все условия согласованы (Таль хотел начать в апреле, на месяц позже, но уступил), первая партия уже назначена, но...

Вызывает меня Романов и с дружелюбной улыбкой говорит:

— Делать нечего, матч надо отложить, Таль болен.

— Откуда у вас такие сведения?

— Звонили из Риги.

— При чем тут звонки? Удостоверение официального врача есть?

— Какое удостоверение? Что за формализм! Мне звонил сам...

— Стыдно тому, кто вам звонил. Правила обязательны для всех!

— Какие правила...

Слово за слово — собеседники разгорячились, начался крик. Конечно, мы друг друга не слышали, думаю, и сами не сознавали, что кричали. Хорошо помню, что, уходя, обернулся в дверях и заорал: «Ноги моей больше не будет в этом кабинете» — в приемной было много посетителей, все с недоумением на меня уставились (они пришли на совещание к председателю). «Ну, — подумал я, — больше в шахматы не играть...»

Вечером звонят из оргкомитета матча: «Матч-реванш начинается в срок».

Как только я ушел, Романов потребовал справку о правилах — он их не знал. Убедившись, что мое требование о заключении врача справедливо, дал задание — к вечеру подготовить справку о болезни. Когда вечером на каком-то приеме Постников ему доложил, что Таль отказался от обследования и, стало быть, от врачебной справки, Романов спокойно произнес: «Начинать матч по регламенту». '

Вот это председатель! Он был справедлив...

Итак, матч-реванш начался. Я думал лишь о том, как поддерживать закрытый характер позиции и не отставать от партнера в спортивном практицизме. Сначала не всегда это удавалось, и, хотя матч протекал для меня благоприятно, особого перевеса не было: после восьмой партии счет был 3:2 при трех ничьих. Но тут Таль не выдержал напряжения борьбы, ему надо было не просто победить, а с блеском! Я выиграл три партии подряд, счет стал 6:2 — это уже был «звонок». После пятнадцатой партии я уже имел перевес в пять очков — столько же я мог иметь и в матч-реванше 1958 года, если бы не неудачное доигрывание злосчастной пятнадцатой партий на финише я почувствовал усталость, и мой партнер оживился — в последних шести партиях счет оказался равным. Таль нажимал (можно позавидовать его бойцовским качествам!), но после двадцатой партии он был сломлен.

Отложили мы партию в трудной для меня позиции — последовала бессонная ночь. При доигрывании выяснилось, что белые упустили в анализе выигрывающее продолжение, но и я был хорош — спутал подготовленные дома варианты и опять влетел в проигранное окончание.

Под конец доигрывания почувствовалось, что Таль играет неуверенно, но общее мнение — отложенная позиция безнадежна для черных. Вторая кряду бессонная ночь, и утром самая очевидная и главная угроза была обезврежена неожиданной патовой возможностью; и менее активная игра со стороны белых оставляла черным надежды на ничью.

Сижу и мыслю: как бы оповестить неприятельский лагерь, что у меня действительно безнадежно? Тогда они и работать будут мало, а может, и этот пат проглядят. Позвонить кому-нибудь по телефону? Нет, нельзя, это грубая работа. Надо ждать, когда звонок окольным путем придет с того берега...

Ага, звонит телефон — Яша Рохлин, он связан со всеми журналистами, отлично. «Что, Миша, работаешь?»

Тяжело вздыхаю: «Яша, ты сам должен все понимать...»

Опять звонит телефон — Сало Флор, еще лучше, он дружен с Кобленцом, секундантом Таля. Может, проверяют Рохлина? Помолчал я и убитым голосом произношу: «Ничего вам, Саломон, не скажу, я очень устал...» Тут надо было действовать осторожно — Флор опытен и хитер...

После двух дней игры и двух бессонных ночей был я вымотан вконец, но все же обычный термос с кофе решил на доигрывание не брать — это было самым веским доказательством того, что я сделаю лишь несколько ходов и сдам партию: а за эти ходы Таль и должен был проглядеть пат!

Впоследствии Таль отрицал, что заметил отсутствие термоса; может быть, может быть... Но общее настроение моей безнадежности он не мог не чувствовать!

Обычно я к таким трюкам не прибегаю. Но я хорошо помнил, что было в нашем первом матче, и считал, что долг платежом красен.

Надо ли добавлять, что Таль слишком поздно увидел патовую возможность и партия кончилась вничью? На следующий день кончился и матч-реванш.

Выиграл я с перевесом в пять очков в двадцати одной партии — никто меня не объявил гением (и слава богу!). Любопытно, что когда одиннадцать лет спустя Фишер с меньшим счетом завоевал первенство мира, то гением был объявлен. Есть тут над чем призадуматься! Полагаю, что представляй Фишер не США, а, скажем, Данию или Польшу, то не ходить ему в гениях...

Но все же успех пожилого шахматиста поразил многих. Райисполком дал мне место для «Победы» в хорошем гараже — друзья поздравляли меня и шутили, что этого трудней добиться, чем выиграть матч на первенство мира. В конце августа я был награжден орденом Трудового Красного Знамени — к 50-летию со дня рождения.

Председатель Президиума Верховного Совета