Ярослав Тинченко - Белая гвардия Михаила Булгакова

Февральская революция 1917 года сломала жизни многим людям в бывшей Российской империи. Не был исключением и фронтовой офицер Петр Александрович Бржезицкий, в чине штабс-капитана принявший на себя командование дивизиона 70-й артиллерийской бригады. Киевская дивизия к тому времени была элитарной и прославленной воинской частью. Еще до революции Император Николай II за Холмские бои повелел сохранить дивизию и после войны. На Северном фронте 70-я дивизия считалась одной из лучших, барон Будберг, уходя на должность начальника корпуса, оставил право командования дивизией за собой. В Июньском наступлении 1917 года дивизия, одна из немногих, еще была способна проявить боевые качества. Но это уже была агония. Развал армии был неизбежен. Именно он в значительной степени и повлиял на судьбу Петра Александровича Бржезицкого. Положение действительно было ужасным. Вот что писал в своем дневнике о состоянии 70-й дивизии и ее артиллерии генерал Будберг:

"7 октября… Разложение распространилось и на державшуюся так долго в полном порядке 70 дивизию, которую подсек перевод ее за Двинск; она впервые попросила пока отстрочить заступление ее в окопы на смену 18 дивизии, измыслив в качестве предлога переизбрать все комитеты…

12 октября… Настроение отчаянно скверное; 70 дивизия кончена и подошла к общему пределу полного развала, жалкие остатки надежды, за которую я еще цеплялся…

3 ноября… В соседней 4 особой дивизии товарищи организовали массовое братание с немцами; мои батареи 70-й бригады открыли по братающимся огонь, за что товарищи сильно избили артиллерийских наблюдателей (на батареи не сунулись, там по 2 пулемета на батарею)…

1 декабря… Получил письма из корпуса; всюду вступили в должности выбранные начальники; у нас в 70 и 18 дивизиях эта процедура прошла еще достаточно разумно, но рядом творятся всякие безобразия; в артиллерии старых дивизионеров посадили коренными ездовыми (самая трудная служба), ротных командиров назначили кашеварами и уборщиками нечистот. Где-то южнее были случаи продажи нашими товарищами немцам своих пулеметов и орудий. Чудовищно все это, но при наших товарищах, к ужасу, не невозможно…

16 декабря… Положение офицеров, лишенных содержания, самое безвыходное, а для некоторых равносильное голодной смер™, так как все боятся давать офицерам какую-нибудь, даже самую черную работу; доносчики множатся всюду, как мухи в жаркий летний день и изыскивают гидру контрреволюции…"

В своей бригаде на позициях под Двинском штабс-капитан Бржезицкий оставался до конца, выполняя свой офицерский долг. Именно этот, самый сложный период, и наложил на него тот отпечаток забулдыги и повесы, просматривающийся в образе Мышлаевского. Стал таковым Петр Александрович не от хорошей жизни.

В конце февраля 1918 года, с помощью большевиков окончательно развалив российскую армию, немцы перешли в решительное наступление по всему фронту. Горстка офицеров и солдат киевской дивизии защищала Двинск до последнего патрона. Именно этот бой, состоявшийся 22–23 февраля, по жестокой иронии судьбы почему-то стал днем основания тогда еще мифической Красной армии. А измученные и голодные бойцы доблестной 70-й дивизии попали в плен. Немецкое командование, в отличие от большевиков, высоко оценило героизм и мужество оставшихся верными своему долгу российских офицеров и немногих солдат. После окончательной оккупации немецкими и австро-венгерскими войсками Украины пленные киевской дивизии были переданы гетману Скоропадскому. Так, летом 1918 года Петр Бржезицкий вернулся на родину. Бывший штабс-капитан поехал не домой, в Житомир, а в Киев, где его еще ждали в семье Коссобудзских друзья и возлюбленная, но где он не имел ни работы, ни постоянного крова, ни уверенности в будущем: "Другие, армейские штабс-капитаны конченых и развалившихся полков, боевые армейские гусары, как полковник Най-Турс, сотни прапорщиков и подпоручиков, как Степанов-Карась, сбитых с винтов жизни войной и революцией, и поручики, тоже бывшие студенты, но конченные для университета навсегда, как Виктор Викторович Мышлаевский. Они, в серых потертых шинелях, с еще не зажившими ранами, с ободранными тенями погон на плечах, приезжали в Город и в своих семьях или в семьях чужих спали на стульях, укрывались шинелями, пили водку, бегали, хлопотали и злобно кипели. Вот эти последние ненавидели большевиков ненавистью горячей и прямой, той, которая может двинуть в драку", — так писал о своих героях Михаил Афанасьевич Булгаков в "Белой гвардии". А ведь эти слова, полностью отвечали моральному облику и материальному положению Петра Александровича Бржезицкого. Никто кроме него из всех друзей и знакомых Михаила Булгакова не мог заслужить таких слов в романе.

Чем же занимался Бржезицкий в Киеве в 1918 году? В армию гетмана Скоропадского он поступать отказался по принципиальным соображениям, хоть имел по своему военному положению и опыту полное право на соответствующий чин сотника и должность в Киеве. К прочим специальностям Петр Александрович так же был уже не способен — революция сделала свое дело. Она повлекла за собой неописуемую тоску и разочарование в жизни, а вместе с ними пристрастие к беззаботной и безалаберной жизни, той самой, которую вел и Мышлаевский.

Вот что пришлось рассказать Петру Бржезицкому под физическим воздействием громил ГПУ о своем пребывании в Киеве в 1918 году:

"Протокол допроса. 1931 года февраля 3-го дня. Я, Уполномоченный ДТО ОГПУ ЮЗ'а Безкровный допросил сего числа обвиняемого Бржезицкого Петра Александровича, который показал:

В предыдущем моем показании мною укрыта служба в армии Гетмана, укрываемая до последнего времени по причине своего малодушия. Из Киева уехал эшелоном в Германию.

При Гетмане служил сторожем при автомобильном гараже Кр. Креста. Затем попал в организацию для защиты Киева от Петлюровцев. В ней служил около месяца в качестве рядового. Был на позиции у красного трактира и недалеко от станции Жулян. Затем самовольно бросил позицию и ушел в город, а дней через десять уехал в Германию с эшелоном. Там помещался в

концентрационном лагере в г. Ниенсбурге. Затем был переброшен в Англию.

Организация эта состояла, главным образом, из бывших офицеров. Попал я туда добровольно в качестве рядового".

Красный Трактир, Жуляны — эти названия взяты не из рассказов и воспоминаний писателя-эмигранта Романа Гуля, произведения которого Булгаков мог и в глаза не видеть, а о нем самом ничего не слышать, а от реального свидетеля из близкого окружения Михаила Афанасьевича. Рассказ Мышлаевского и повествование Гуля действительно во многом имеют сходные факты. Тем не менее, на воспоминаниях Романа Гуля просто не возможно было построить монолог Мышлаевского о Красном Трактире. Почему? Это мы и попробуем объяснить.