Между жизнью и честью. Книга II и III - Нина Федоровна Войтенок

дорог. Одно наше соединение захватило в этом районе около 50 железобетонных дотов. Развивая успех, войска фронта продвинулись вперёд на 11 километров и вышли к реке Вальш.

За 16 февраля на всех фронтах подбито и уничтожено 106 немецких танков. В воздушных боях и огнём зенитной артиллерии сбит 41 самолёт противника.

* * *

17 февраля ставка Гитлера приказала ускорить прорыв блокады Кенигсберга, для чего потребовала нанести два встречных удара из Кенигсберга и с Земландского полуострова вдоль северного побережья залива Фришес-Хафф.

* * *

Совинформбюро. Войска 3-го Белорусского фронта продолжают сжимать кольцо окружения Восточно-Прусской группировки противника. Наши пехотинцы и танкисты с хода форсировали водный рубеж и штурмом заняли город Мельзак. В районе городов Вормдитт и Мельзак противник оставил свыше 4 тысяч трупов своих солдат и офицеров. За два дня боёв уничтожено 74 немецких танка и самоходных орудия. Захвачено у немцев 8 танков, 36 орудий, 168 пулемётов и другие трофеи. Взято в плен более 800 немцев.

Города ВОРМДИТТ и МЕЛЬЗАК являются важными узлами коммуникаций и сильными опорными пунктами обороны немцев, а также с боями заняли населённые пункты ПЛАУТЕН, НОЙХОФ, БОРНИТТ, КЛИНГЕНБЕРГ.

В честь взятия городов Вормдитт и Мельзак в Москве 17 февраля 1945 года произведен салют:

* * *

Я изучила множество документов от начала переворота в октябре 1917 года. В большинстве документов сроки сдачи новостроек, взятие высот, городов и тому подобное приурочены советской властью к определённому празднику.

Генерал Черняховский также торопился овладеть Кёнигсбергом — столицей Восточной Пруссии, но не потому, как пишут некоторые: «Для него уже были подготовлены маршальские погоны», а потому, предполагаю, что приближалась дата — 23 февраля — День Красной Армии.

Вот и гнал вперёд свои войска, выжимая из них всё.

Однако сил для дальнейших действий у обескровленных русских войск уже не было: их хватало только на упорные бои с переменным успехом вокруг окружённого Кёнигсберга. Срочно требовалась оперативная пауза, чтобы подтянуть тылы, накопить силы, получить побольше тяжёлой и сверхтяжёлой артиллерии, без которой штурм укреплений Кёнигсберга привел бы к морю русской крови.

Наверно, поэтому и появился Приказ Ставки Верховного Главнокомандования № 11025 от 17.2.45 г. о возложении на маршала Советского Союза Василевского руководства 1 Прибалтийского и 3 Белорусского фронтов.

Но в связи с гибелью Черняховского сроки руководства сдвинулись.

«Смерть генерала Черняховского И. Д.»

* * *

Как я уже писала, отец рассказывал нам, в основном, весёлые истории, которые случались с ним на фронте. Военные дороги вспоминал и его боевой друг, наш крёстный, Сычёв Александр Степанович, когда приходил к нам в гости. Тематика его рассказов переплеталась с отцовскими воспоминаниями.

Примечание. Сычёв А. С. поделился своими откровениями в очерке «Покаяние».

Сейчас предо мной встаёт картина, которая живёт в памяти с марта месяца 1969 года…

Был поздний вечер. Мы с мамой снимали с окон выбитые коленкоровые занавески, осторожно убирали полотенца, вышитые мамиными руками, с икон, с рамок с фотографиями. Сами рамки тоже снимали со стен, подготавливая комнаты к побелке. Так каждый крестьянский двор готовился к великому празднику Пасхи. В каждом доме гнали самогон. До Пасхи к нему не прикасались. В этот вечер мама поднесла отцу оценить крепость напитка.

Отец, отработав целый день ломом на колхозных буртах, как-то быстро захмелел. А потом вдруг расплакался. Он плакал и повторял одну и ту же фразу: «Больше я не увижу своего сыночка». Мой старший брат Анатолий только первый год служил в рядах Советской Армии в городе Вентспилсе Латвийской ССР.

Мне стало не по себе от его слов, я подошла, обняла его за плечи и спросила: «Почему, папка?» Он ничего не ответил, повторил фразу ещё пару раз и замолчал. Молчал довольно долго, потом, словно сбросив с себя что-то вроде клятвы или приказа, махнув рукой, вновь заговорил, как мне казалось, медленно и спокойно.

Я сидела рядом. Но меня больше волновали слова отца о старшем брате. Я не думала об отце, он не жаловался на здоровье, хотя сейчас понимаю, какое оно было у него после контузий, ранений, ожогов, эмоционального напряжения…

Папка рассказывал о своём замечательном командире, которого называл «Душой». Помню как сейчас его слова: «Это был человек-душа, который всегда был рядом и берёг каждого… А эти гады ни за что расстреляли его… А он всю войну прошёл… Ну, мы им дали только отъехать метров 100… (почему-то именно эта цифра засела у меня в памяти) и со словами „За нашего командира“ — выстрелили…»

* * *

Спустя пару недель отца не стало. Видно, у него было развито шестое чувство — интуиция. Она не раз выручала и даже спасала его от гибели на фронте.

* * *

Рассказ отца был описан мною, когда ещё не было интернета. Конечно, он был подан читателю в художественной обработке, назывался «Расстрел». Газета «Железногорские новости», в которой я печаталась, выставила его на конкурс, посвящённый юбилею Победы над гитлеровской Германией. Позже представитель жюри мне сказал: «Ваш рассказ, Нина Фёдоровна, был лучшим, но нельзя в праздник Победы писать о таком».

Раз моя трилогия называется «Между жизнью и честью», значит, я должна описывать события безо всякой «вуали». Пусть знают все, что нет той тайны, которая не стала бы явью.

Мой отец рассказал этот случай, предчувствуя свою кончину. Видимо, не хотел унести с собой в могилу то, о чём запрещено было помнить, тем более, произносить вслух.

Он плакал, скрипел зубами: «А командир наш был душой каждого! Он за нас готов был в огонь и в