Григорий Волчек - Виктор Курнатовский

Организация восстания, организация уличной борьбы — вот о чем нужно было думать сейчас. И Курнатовский снова засел за чертеж, начатый им еще в пересыльной тюрьме, за свое изобретение — безотказные ударники для ручных гранат.

Стояла середина октября 1905 года. Всеобщая забастовка охватила Россию. Тюремщики становились с каждым днем покладистее. Ни на какие работы политических уже не посылали.

В один из дождливых дней в камеру заглянул надзиратель.

— Господа, — сказал он, — начальник тюрьмы Распорядился на час увеличить время прогулок. Нет ли у вас претензий к пище, обращению?

— Главная претензия, — ответил за всех Курнатовский, — нам надоело ваше гостеприимство.

Все засмеялись. Улыбнулся и надзиратель.

— Это не от нас зависит, господа. Но ходят слухи — скоро амнистия. Всюду бастуют. Что-то будет…

— Плохо не будет, — резонно заметил Кудрин.

— А как вы думаете, господин Кудрин, — полюбопытствовал надзиратель, — куда после революции определят тюремных служителей и бывших полицейских

— Всем им, — ответил Кудрин под новый взрыв смеха, — революция воздаст по заслугам и не оставит своими заботами;

Надзиратель тотчас исчез за дверью.

На другой день заключенные узнали, что царь подписал 17 октября Манифест, суливший кое-какие свободы. Об этом уже открыто говорили тюремные служащие, Через три дня в камере появился сам начальник тюрьмы Фищев.

— Поздравляю вас, господа. Государь император изволил издать Манифест о свободе слова, печати, собраний, о всеобщей амнистии. Есть предписание окружного прокурора о вашем освобождении. После прогулки пожалуйте в канцелярию за документами и собирайте вещи.

Это была свобода…

ЧИТИНСКАЯ РЕСПУБЛИКА

Направляясь из Акатуя в Центральную Россию, романовцы должны были проехать через Читу. Курнатовский и Кудрин уже на ближайшей станции Забайкальской железной дороги Борзя узнали, что власть в Чите перешла в руки революционных организаций. Здесь же, на станции, к ним подошел молодой телеграфист и, внимательно оглядев, спросил, не из Акатуя ли они едут.

— Из Акатуя, — подтвердил Кудрин.

— Политические?

— Да.

Молодой человек заулыбался и начал доверительно рассказывать, что вся Забайкальская дорога теперь подчиняется только распоряжениям Читинского комитета Российской социал-демократической рабочей партии и иных властей не признает. Узнав, что бывшим романовцам не на что доехать до Читы, телеграфист сбегал к начальнику станции и быстро уладил дело: их усадили в первый же отходивший на Читу поезд без всяких билетов. В поезде ехали демобилизованные солдаты и офицеры. Офицеры занимали отдельный вагон, сторонились нижних чинов. Солдаты открыто поносили царя, бездарность генералов, а заодно и японского микадо, и проклинали жизнь в окопах Маньчжурии.

В Чите Кудрина и Курчатовского ожидал сюрприз: на здании вокзала развевалось красное знамя. Не успел поезд остановиться, как к вагону подбежало несколько человек.

— Кудрин, Курнатовский! — послышались голоса, и через мгновение они попали в объятия товарищей.

— Костюшко! — радостно воскликнул Курнатовский, обнимая Валюжанича, который жил в Чите уже вторую неделю.

— Познакомьтесь, — сказал Костюшко, представляя Курнатовского и Кудрина человеку средних лет в поношенном зимнем пальто.

— Попов Александр Иннокентьевич, — назвался тот. — Впрочем, меня здесь больше знают под фамилией Коновалов.

— А это, — продолжал Костюшко, — Михаил Кузьмич Ветошкин. Жаль, уедет скоро в Иркутск. Зато вот приехали вы на подмогу, да ждем Бабушкина и Баранского…

Костюшко подозвал сани и повез приезжих на Енисейскую улицу, где в бревенчатом доме Шериха работал, теперь уже легально, Читинский комитет РСДРП.

У входа в здание дежурили вооруженные дружинники с красными повязками на рукавах.

— Вот она, революционная армия! — восторженно приветствовал Кудрин дружинников.

Так встретила Курнатовского Чита 1905 года. Он почувствовал, что находится на самом гребне событий. Еще 15 октября 1905 года читинские железнодорожники захватили цейхгауз железнодорожного батальона и разобрали шестьсот винтовок. Не проходило недели, чтобы в их руки не попадали вагоны с оружием, которое шло из Маньчжурии после начавшейся там демобилизации. Железнодорожный батальон, а вслед за ним и весь гарнизон Читы перешли на сторону восставших. Читинский комитет РСДП, состоявший из большевиков, явился душой восстания. Костюшко-Валюжанич, живший в Чите по паспорту на имя Григоровича, обучал рабочие дружины военному делу, вел пропаганду среди солдат. Старая власть в лице военного генерал-губернатора Холщевникова фактически передала свои функции комитету РСДРП. Однако, проявляя видимую покорность, Холщевников не оставлял надежды расправиться с «бунтовщиками», как он называл представителей новой власти.

Совет солдатских и казачьих депутатов был избран 22 ноября на массовом митинге солдат гарнизона и железнодорожного батальона.

Вскоре должно было состояться объединенное заседание комитета партии и Совета. Накануне Попов, как разъездной член комитета, уехал на станцию Маньчжурия, где должен был возглавить местную большевистскую организацию.

— Опять людей не хватает, — сетовал Костюшко.

Они сидели с Виктором Константиновичем за столом в доме Шериха, где через час должно было начаться заседание, и так углубились в работу, что не заметили человека в меховой шапке и теплом тулупе, пропущенного в комнату дружинником.

— Видать, зазнался, Костя, не встречаешь старых друзей! — раздался позади них голос.

— Друг, наконец-то! — Костюшко подвел приезжего к Курнатовскому. — Это Бабушкин, Иван Васильевич Бабушкин.

— А вы, верно, Курнатовский?

— Да. Как вы угадали?

— Слышал в Иркутске, что вы здесь. Именно таким описал мне вас Владимир Ильич.

— Когда вы виделись с Лениным? — взволнованно воскликнул Курнатовский. — Где он сейчас?

— Владимира Ильича я видел в прошлом году в Лондоне. Туда дошла весть о Романовке. В Гайд-парке проходили митинги в вашу защиту. Тогда Ленин много рассказывал о вас, о встречах в Сибири.

— У Ленина удивительная способность запоминать людей, — подтвердил Курнатовский. — В минусинской ссылке Владимир Ильич много рассказывал о вас. И хотя прошло уже восемь лет, вы, видимо, мало изменились…

Бабушкин рассмеялся:

— Ну, где там мало… — И добавил: — А запоминать людей нашему брату революционеру надо, ой, как надо!

— Где же Ленин сейчас? — снова спросил Курнатовский.