Михаил Водопьянов - Небо начинается с земли. Страницы жизни

– Верно!

Мне это показалось убедительным. А так как гористый остров был явно недалеко, я решил забраться на его вершину, чтобы с нее как следует оглядеться и, возможно, определиться.

Сказано – сделано.

Рассчитывая скоро вернуться, я взял винтовку и на всякий случай плитку шоколада, чтобы подкрепиться. Товарищи почти насильно навязали мне несколько кусков сахару, который я терпеть не могу.

Попрощались.

Подгоняемый тридцатиградусным морозом, я легко зашагал по снегу.

Я смело шел вперед, не боясь заблудиться или потерять ориентировку. Слева были хорошо видны волны Баренцева моря.

Мне давно не случалось ходить пешком, и теперь прогулка в ясный морозный день доставляла большое удовольствие.

Иду час – остров не приближается. Иду два – дорога стала трудней: ровный пастил уступил место торосам и айсбергам.

Теперь я чаще оглядываюсь и нередко за ледяными горами не вижу своего самолета.

Пройденное расстояние заметно увеличивается. Самолет постепенно превращается в черную точку, а до острова еще далеко. Мне начинает казаться, что я снова стал жертвой рефракции, но с обратным явлением: вчера, например, камень казался далеко, а нашли мы его совсем близко; сегодня же я никак не мог дойти до острова, который, казалось, был совсем рядом.

Так рассуждал я сам с собой, вглядываясь в очертания острова.

Странное дело – я шел к нему около трех часов, а за это время он совсем не приблизился; больше того: теперь мне стало казаться, что он отодвинулся еще дальше. Это заставило меня принять окончательное решение.

Взглянув в последний раз на желанный, но недостижимый остров, я круто повернул обратно и пошел по своим следам.

На обратном пути начали сказываться первые признаки усталости. Я съел плитку шоколада, чтобы подкрепиться, и вскоре почувствовал мучительную жажду. Сделал еще несколько шагов – и страшно захотел присесть и отдохнуть. Но одет я был легко и сесть побоялся: застынут ноги, и я не смогу идти дальше.

Так прошел час или полтора. Стало еще труднее. Я уже напрягал последние силы и уничтожал ненавистный мне сахар, закусывая снегом.

В начале пути я часто оглядывался: боялся, как бы не встретиться с белым медведем. Теперь винтовка обратилась в палку. Я шел, опираясь на нее и совершенно не заботясь о том, попадется ли навстречу медведь.

Не покидала одна мысль: «Только бы благополучно добраться до самолета…»

Я все время шел в темных очках – светофильтрах, спасающих от полярной слепоты. Мои очки вспотели, замерзли, и через них ничего не стало видно. Я опустил их на подбородок и продолжал идти с открытыми глазами.

Снег сверкал ослепительно.

Мороз сильно пощипывал. Обессиленный, задыхаясь, я едва дошел до самолета. Наша жалкая палатка в эту минуту мне показалась чудесным дворцом.

Немало времени прошло, пока я пришел в себя от усталости. Наконец я снова обрел дар речи и рассказал по порядку о всех своих злоключениях.

Товарищей поразил мой рассказ.

– Да, – в раздумье заметили они, – удивительная здесь природа… Нельзя верить собственным глазам…

– Теперь я понимаю, – сказал радист, – что зимовщики говорили нам правду. Помните, на мысе Желания нам рассказывали, что случилось, когда они нас встречали?

– Нет. А что?

– Ну как же! Они жгли для нас костры на аэродроме и подбрасывали в огонь нерпичье сало – оно прекрасно горит и дает густой, черный дым. Вдруг увидели приближающуюся черную точку. Обрадовались, что самолет, а точка пропала! Они еще сала подбросили – точка появилась. То есть, то нет. Они прямо с ума сходить начали: что с самолетом делается? Стали внимательно вглядываться – и оказалось, что прямо около них крутится привлеченный запахом сала большой белый медведь. Они его черный нос приняли за самолет… Тогда я им не поверил.

– А теперь веришь?

– Еще бы! Уж теперь-то я на всю жизнь запомнил, что такое рефракция.

Мишка и Машка

До Северного полюса, кажется, сейчас рукой подать, так он «приблизился» к Москве. Самолет, вылетев из советской столицы, в этот же день доставляет пассажиров в самый центр Арктики. Наши летчики на быстроходных воздушных кораблях совершают далекие рейсы в Северный Ледовитый океан в любое время года, в любую погоду. Иное дело было в тридцатых годах. Тогда еще ни один советский человек не ступал ногой на лед в районе полюса. Авиационная техника принуждала летчиков не столько летать в небе, сколько ждать хорошей, ясной погоды на земле.

Так было и ранней весной 1937 года, когда мы летели в сердце Арктики. Самолеты первой советской экспедиции на Северный полюс делали на своем пути частые и долгие остановки.

На острове Рудольфа – самом северном из советских островов – нас любезно встретила «хозяйка Арктики». Перед домом зимовщиков, украшенном флагами, стояла на задних лапах огромная белая медведица. Она была подпоясана красным кушаком и в передних лапах держала поднос с хлебом и солью, по русскому обычаю гостеприимства. На шелковой ленте вокруг толстой медвежьей шеи висел большой ключ с надписью: «Ключ от Полюса».

Хорошо нас встретили зимовщики острова Рудольфа. Медведицу они убили за несколько дней до прилета самолета экспедиции, заморозили тушу и нарядили ее.

Как бы в награду за теплую встречу, мы преподнесли зимовщикам подарки. Это были доставленные нами газеты, журналы, письма и патефонные пластинки, но не обыкновенные, а с записью голосов их родственников. И, кажется, не было дороже подарка людям, надолго оторванным от семьи. Пластинок было много, а патефон на зимовке лишь один. Начались споры, кому слушать первым. Но патефон уже занял молодой радист Вася.

– Дайте мне послушать своего Юрку… Он у меня большой, в первый класс ходит!

Пластинка сначала зашипела, а потом раздался звонкий голосок.

– Здравствуй, папа!

– Здорово, сынок! – громко закричал радист, совсем забыв, что до Москвы более трех тысяч километров. – Товарищи! Это мой Юрка! Узнаете его голос!

Никто из нас с Юркой не был знаком, но все, не сговариваясь, согласились, что голос действительно сынишки радиста. Впрочем, так было и на самом деле.

Счастливый отец сиял.

– Я, папочка, – продолжал патефон, – учусь на «отлично» и «хорошо». Только одно «посредственно» – по рисованию. Но ты не беспокойся, я исправлю отметку. Очень прошу, папочка, привези мне маленького белого медвежонка. Крепко тебя целуем я и мама… хотя она сама тебя сейчас поцелует… Не забудь медвежонка!..

А радист опять кричит в патефон:

– Я тебе двух привезу, только учись хорошо!..