Пушкин и другие флотские. Морские рассказы - Виктор Красильников

Безнадёжно для стирки уходив робы, на третий день закончили «разоружение». Сухо расстались с командирами, навешивающими замки на всё, куда можно заглянуть или просто сунуть нос.

По дороге до автобусной остановки не утерпели и зашли в бревенчатую рабочую столовку. После льяльной холодрыги и незаслуженных попрёков «мошных сметанников» удивительно вкусной показалась колбаса с картошкой. Сметелили на раз. Нарыл в карманах мелочи, заказал себе ещё одну и две порции чуть не ставшему великомучеником Валерию. Такой колбаски, без сои, бумаги, костной пыли, нынче нет. То кушанье пропало со всеми приметами своего времени. Его единственно жаль.

Через два дня 6-я и 7-я моторные группы собрались для какой-то формальности у конторы агентства. Всеми завладело приподнятое настроение конца всякого большого дела. Хоть практика прошла не на морских гигантах, для нас-то всё равно она была на полном серьёзе. Трудности, беды и удачи достались почти поровну. Парни выглядели несколько грубовато-мужественно, с хорошо просматриваемым постоянством не скопированных, а сложившихся манер. Напротив конторы как-то удачно располагался магазинчик, в коем особенно бойко торговали всяким спиртным.

Не искуситься, имея повод за душой, мы просто не могли. Числом в тридцать дополнили и без того неразбериху и тесноту бойкой горячей точки. Кое-кому из матёрых хронических покупателей вторжение показалось вероломным, отодвигающим благодать просветления. Оказываюсь в давке близким к самому нервному. Тот суёт мне короткий тычок под правый глаз и сразу пропадает, оттеснённый бестолковым напором. Предчувствие синяка начисто лишает радости, победно владевшей мной. Чтобы не вызвать страстей мщения у кипятящихся соломбальских корсиканцев, заверяю:

– Таким красивым я ещё не был. Прошу Славика поставить меня на завтрашнем торжественном построении с правого фланга сразу после себя. Добытое с боем и не без потерь, мы по-фронтовому наскоро приканчиваем.

Итак, до завтра, замечательные, давно постаревшие мальчишки. Вас можно понять и простить по несовершенству тогдашнего бытия.

Скажи-ка испытующе нам: «Настанет время: почтут за лучшее стоять пухлыми придурками за дверьми банков и банчиков, солидных контор и просто “рогов и копыт”. Впаривать залежалый товар. Посиживать, балдея, в каких-то офисах за какими-то компьютерами. Десятки вариантов ещё засолят, чтоб жить “оттягиваясь”. Другим заниматься будет “стрёмно”. Как бы мы ужаснулись! И всех тех будущих моральных калек пожалели.

Поутру, не без удовольствия, облачаюсь в форму, находя, что знакомое её совершенство удачно дополняют два нарукавных шеврона, пришитых накануне. Кожаный ремень Вадима, который в ВМФ давали лишь подводникам, и при уставной бляхе впечатлял. Только отметина под глазом гнусно портит курсантский вид. Решив опоздать, нарочито долго собираю папку на молнии, глажу и чешу за ушами старого кота Ваську. С ночного гулянья да поевшему хочется спать. Обычное благодушие от этакого обращения не находит на него. Несколько раз котяра провёл по полу раскинутым хвостом, что означало: «Ну хватит, проваливай».

Делать нечего. Подымаюсь с корточек, натягиваю бушлат.

С большим креном, чем всегда, пристраиваю мицу, беру под левую мышку необременительную папочку.

– Пошёл я, что ли, – говорю родителям. Мама переживательно всхлипнула, словно за новым синяком отправился. Как и хотелось, в училищном коридоре застаю тишину. Занятия уже начались. Смотрю у раздевалки расписание уроков. Ага, первым электротехника. Подымаюсь на второй этаж и каменею, взявшись за дверную ручку. Нужна пара минут, чтобы справиться с чувством неловкости. Решаюсь.

После лёгких стуков в дверь, чуть интригующе помедлив, боком вступаю за порог. Мой наглаженный мореманский вид и виноватая улыбка не вяжется с фиолетовой забубённостью. Хорошенькая преподавательница, строго державшаяся в чёрном форменном кителе, не сдерживается и улыбчиво кивает мне. Ребята прыскают, и я уже героем следую до стола с верным Димком, начинающим новую серию похождений Пьера.

Если училищная жизнь покатилась сразу, то данное себе слово про вечернюю школу нуждалось в выполнении. Пока что считаные вечера смог посещать занятия. Теперь решаюсь на постоянство.

ВШРМ мне определённо нравилась. Находилась она чуть вглубь от пересечения улицы Свободы с Павлиновкой, примыкая к огромному парку. Сотни старых берёз, тополей и елей, знакомых ещё по детству, населяли его. Из всех удовольствий ценился у ребятни трамвайчик с вагончиками. Кондуктором мусорными билетиками бывал и я. Пятилетним хотелось в путь, и мы играли в отправление и остановки, не зная, как жизненно изобразить саму езду. Не с того ли ведётся, что хорошо бывает лишь вначале.

К сожалению, замечательный парк извели и отняли у города целый проспект!

Здесь совесть велит чуть отвлечься и рассказать, как у нас любили переименовывать и рушить. Первые два года проучился, где всё ещё стояло на своих местах, до сноса школы. Проспект (буду упрямо его называть по старине Псковским) начинался с улицы Свободы и тянулся до нынешнего базара.

Потом облечённым властью геростратам захотелось иметь новый обком, престижные дома для партчиновного сословия и непременно площадь Ленина. Для чего спилили огромный парк, перегородили вечную их заложницу свободу. Снесли в порыве даже самое красивое каменное здание в стиле модерн, на стене которого была мемориальная доска, повествующая, какую честь оказал проспекту своим именем незабвенный товарищ. По спешке расколотили с кирпичной кладкой и написанное о нём.

Гмы, хмы, Чумбаров-Лучинский? Идеалист-фанатик, приставивший по революционной моде к своей нелепой фамилии благозвучную вторую. И айда раздувать мировой пожар. Братоубийственная гражданская война на совести таких. Размахивая наганами, они и резвились.

Сбросив в моря буржуев, принялись за собственный народ. Последний попытался сказать «нет» политическим беспредельщикам. И не где-нибудь, а на кораблях и фортах Кронштадта. Подобные Чумбарову кинулись изничтожать «измену». В тех карательных атакующих цепях был и он. Пуля, нашедшая двухфамильного, уж извините, летела от имени и по поручению народа.

Красным, как будто те были в сговоре с самим дьяволом, везло. Из Сиваша ветер воду выгнал и к Кронштадту по льду подошли «аки посуху». Увлечённо принялись за своё любимое расстрельное дело. Тухачевский, что командовал кровавой ликвидацией, признавался в невиданных ни до, ни после такого количества убиенных ослушников новой власти.

Несколько десятилетий потратили победители на переписывание истории и смены названий от всех и вся. Знай, мол, наших! И мы всё тащим и тащим подобный идиотизм дальше. Храним дорогие имена палачей: Кедрова, Урицкого, вдобавок ещё и кокаиниста Дзержинского…

Проспект примыкает к базару, что изобилует, как мягко выразился учёный по этносам Лев Гумилёв, некомплиментарными южанами. Год от года волны их миграции набирают силу, подкрепляемую криминальным капиталом и связями. Мало видится подтверждений, что земля наша северная – русская. Грустно.

С раздвоенностью дневных и вечерних дел можно было справиться, если выработать какие-то правила. Я решил, что основное и любимое