Дом моей матери. Шокирующая история идеальной семьи - Шари Франке

class="p1">Я протянула к нему руку, но ладонь зависла в сантиметре от его плеча.

– Чед, пожалуйста! Выслушай меня.

Он отдернулся от меня как от прокаженной; его глаза засверкали от гнева и чего-то, сильно напоминающего страх.

– Я пытаюсь тебя защитить! – прошептала я. – Как ты не видишь: мама и Джоди опасны!

Чед рассмеялся.

– Защитить? Я в полном порядке, Шари. Работаю на двух работах, оплачиваю счета.

Он окинул меня холодным, критическим взглядом.

– Ты лучше о себе позаботься.

– Почему ты на ее стороне после всего, что она с тобой сделала?

– Она наша мать, Шари.

Я уже открыла рот, чтобы ответить, но Чед поднял руку, останавливая меня.

– Тебе лучше уйти, – сказал он веско, спокойным тоном.

С этими словами мой брат развернулся и скрылся в недрах квартиры, захлопнув за собой дверь.

Я осталась стоять у порога, прижимая к груди пакет с едой и пытаясь собраться с мыслями. Я чувствовала себя полностью опустошенной; надежда, которая переполняла меня пару часов назад, развеялась в прах. Несмотря на радость от встречи с Чедом, холод в его глазах казался убийственным. Мне стало ясно, что вся семья отвернулась от меня. Мне хотелось кричать, колотить в дверь кулаками, пока не пойдет кровь, лишь бы заставить его слушать. Я тяжело дышала – каждый вдох давался с трудом в подступающей панике. Надо было выбираться оттуда. Я срочно должна была прилечь.

По пути обратно домой у меня зажужжал телефон: пришло длинное сообщение от Руби. Наверное, Чед сообщил ей, что я его выследила. Она переворачивала все мои действия, преподносила мою попытку защитить Чеда как злонамеренное вторжение. Кажется, то, что я назвала ее абьюзером, задело Руби за живое.

Шари.

Ты уже долгое время меня разочаровываешь. Я понимаю, почему ты не хочешь со мой говорить… тебе мешает собственное двуличие! Мне ясно, что ты не заинтересована в том, чтобы быть частью семьи, и предпочитаешь держаться в стороне, пытаясь вредить другим ее членам.

Я очень сожалею о твоем выборе. Я уважаю твое право отказаться от нас. Это означает, что ты не хочешь быть со мной и семьей в целом. Нельзя отстраняться от семьи и от меня эмоционально, рассказывать выдумки о своей матери… а потом пользоваться семейной и финансовой поддержкой, которую я предоставляю.

Мне стало известно, что ты назвала меня абьюзером. Ничего себе, Шари, вот это слово! Мне больно, что ты употребляешь его, зная, какой ущерб причиняет твоя ложь.

Как любящая мать я даю тебе возможность посмотреть в глаза реальности. Ты больше не будешь использовать меня или других членов семьи. Но если ты согласишься признать свою неправоту, свою агрессию и обман, я открыта для разговора с тобой.

Я буду поминать тебя в своих молитвах. Ты – заблудшая душа, и даже не знаешь, кто твой настоящий враг. Высокомерие помешало тебе внять моим предупреждениям.

С любовью,

Руби

Я швырнула телефон на кровать; слова Руби так и горели на экране. Дрожащими руками я стала выдвигать ящики комода, хватать одежду и совать в спортивную сумку. Я больше не могла оставаться здесь, зная, что Чед совсем близко и в то же время так далеко. А Руби… ее слова эхом отдавались у меня в голове, исходя жестокостью, которая только усилилась, если такое было вообще возможно.

Забрасывая сумку на плечо, я случайно увидела себя в зеркале. Девушка там казалась потерянной, опустошенной. Я едва ее узнавала. Тяжело дыша, я отвела взгляд.

– Поживу пока у знакомых, – предупредила я соседок.

Прежде чем они успели спросить почему, дверь за мной захлопнулась.

Глава 36

Олененок

Сбежав из квартиры, я прямиком поехала к Хеймондам – в свое убежище на время бури. Когда я спросила, можно ли пожить у них несколько дней, они дали согласие, не колеблясь и не задавая вопросов. Я заметила у них в глазах озабоченность – они чувствовали, что ситуация у меня в семье опять осложнилась. Но они не собирались допытываться – просто укрыли меня в безопасности своего дома. Когда я разобрала сумку в гостевой спальне, узел у меня в груди немного распустился, позволив вздохнуть свободно впервые с момента отъезда из квартиры.

Но Дереку по какой-то причине не понравилось, что я у них.

«Надеюсь, ты не злоупотребляешь их гостеприимством, – загорелось у меня на экране. – Ты же не хочешь быть им обузой. Они хорошие люди, но у всего есть предел».

Его слова, навязчивые и ядовитые, так и кружили у меня в голове.

Внезапно каждый добрый жест со стороны Хеймондов стал казаться двусмысленным. Что, если их улыбки лживые? Их гостеприимство – оно правда искреннее? Вдруг они считают меня паразитом, кормящимся от их щедрот?

Я анализировала каждое их действие и фразу в поисках признаков недовольства или усталости. Теплая атмосфера их дома стала казаться мыльным пузырем, готовым в любой момент лопнуть.

Я подошла к миссис Хеймонд, стоявшей у кухонной раковины, и посмотрела на нее широко распахнутыми, умоляющими глазами.

– Вы уверены, что я вам не мешаю? – спросила я. – Я могу уехать, если хотите. Или платить за комнату.

– Шари, мы очень, очень рады тебе. Это не проблема, – сказала она, переставляя посуду.

– Но вы точно, абсолютно уверены? – настаивала я.

– Дорогой! – позвала она мистера Хеймонда, возившегося в гараже. – Можешь подойти сюда на минутку? Ты должен кое-что сказать Шари.

Мистер Хеймонд заглянул в кухню – его лицо казалось искренне озабоченным.

– Скажи, пожалуйста, Шари, что она для нас не обуза и может оставаться тут, сколько пожелает. Думаю, ей нужно это услышать от нас обоих.

Лицо мистера Хеймонда смягчилось, и он повернулся ко мне.

– Шари, – начал он, – ты теперь часть нашей семьи, нравится тебе это или нет. Ты наша, поняла? Иначе и быть не может.

Я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, а в горле встает ком. «Вот, значит, каково это? – думала я, и мое сердце распирало от острой, томительной любви. – Вот как бывает, когда у тебя есть люди, которым ты действительно небезразлична».

Несмотря на доброту Хеймондов, я не могла забыть слова Дерека. Он продолжал мне писать, и каждое сообщение сеяло во мне новые сомнения. «Уверен, что они просто проявляют вежливость», – строчил он. Или: «Ты же знаешь, что гости быстро надоедают».

В глубине души я понимала, что его комментарии спровоцированы ревностью: он не мог смириться с мыслью, что я нашла утешение и поддержку у кого-то, кроме него. Но, даже сознавая его мотивы, я не могла заставить себя высказать это