Воспоминания. От службы России к беспощадной войне с бывшим отечеством – две стороны судьбы генерала императорской армии, ставшего фельдмаршалом и президентом Финляндии - Карл Густав Эмиль Маннергейм

3 марта сенат проинформировал меня, что Германия, по просьбе правительства Финляндии, согласилась вмешаться, «чтобы подавить восстание в Финляндии». Шведский офицер, присутствовавший в момент получения мной этой информации по телефону, позже красноречиво засвидетельствовал мой ужас и гнев. Как подобное стало возможным после твердого обещания, данного мне сенатором Свинхувудом? Действительно, трудно представить себе правительство, назначающее главнокомандующего, согласившись на его непреложное условие не просить иностранного вмешательства, а затем ставящее его перед свершившимся фактом. Я решил немедленно просить отставки.

В тот день я планировал поехать на передовую в Вилпулле. Решив сложить с себя командование, вечером я отбыл на фронт с полковниками Теслефом и Игнатиусом. Моих спутников встревожило мое решение не меньше, чем возмутила его причина, и они приложили все усилия, чтобы убедить меня передумать.

Когда поздно вечером я ушел в свой спальный вагон, в голове у меня был полный сумбур, но постепенно я увидел все яснее. Если немцы высадятся, а я уйду в отставку, то по всем важным вопросам они будут советоваться с опытным немецким командиром, и в конце концов нашу Освободительную войну поведет именно он. На весь мир громко раструбят, что Финляндию освободили немцы[25]. С другой стороны, я не сомневался, что мы способны добиться освобождения без иностранной помощи. Я решил, что в сложившихся обстоятельствах у меня нет иного выбора, кроме как остаться и попытаться лояльно сотрудничать с сенатом. Мне пришлось смириться.

Однако до высадки немцев требовалось выиграть решающее сражение собственными силами, другими словами, решить политическую проблему военными средствами. Только осознание, что мы можем навести порядок в собственном доме, придаст нашему народу уверенности в себе после пережитой страной деградации. Я решил, что наступление должно начаться к середине марта.

Я понимал, что интервенция несет политические риски, в особенности втягивание Финляндии в мировой конфликт на стороне Германии, однако надеялся, что мне удастся придать сотрудничеству форму, которая позволит Финляндии сохранить достоинство и независимость от вмешательства великой державы. Думаю, я могу сказать, что мне это удавалось, по крайней мере до тех пор, пока продолжались боевые действия.

В телеграмме, датированной 10 марта и адресованной немецкому генерал-квартирмейстеру генералу Людендорфу, я просил его передать императору Вильгельму благодарность финской йоменской армии за разрешение приобрести в Германии оружие, позволившее ей выстоять в борьбе за свободу. После этой преамбулы я сказал, что необходимо предпринять два шага, чтобы помощь германских экспедиционных сил была действительно эффективной. Первый заключался в том, чтобы немецкий корпус был передан под командование финского главнокомандующего, а второй – чтобы немецкий командующий обратился к финскому народу с манифестом, в котором объявлял, что немецкие войска прибыли не для того, чтобы вмешиваться во внутренние дела Финляндии, а для того, чтобы помочь финнам в их борьбе против иностранных захватчиков. Я сказал, что без этого национально-патриотические чувства финнов могут быть уязвлены и породят горечь и ненависть, которые не удастся выкорчевать и через сто лет. При таких условиях, добавил я, я чувствовал бы себя вправе отдать честь храбрым немецким батальонам и передать им благодарность народа.

Позже я услышал и прочитал различные версии относительно реакции Германии на мою просьбу. По одним данным, ее приняли сразу, по другим – только после долгих колебаний. Как бы то ни было, 10 марта я получил телеграфный ответ, подписанный фельдмаршалом фон Гинденбургом, в котором мне сообщалось, что он передал мою телеграмму императору и что мои пожелания были удовлетворены. Фельдмаршал сказал, что он убежден, что между финскими и немецкими войсками будет верное товарищество по оружию и их общая задача будет способствовать счастью обоих народов. Телеграмма заканчивалась просьбой разместить немецкие войска на правом фланге из-за транспортных проблем.

Таким образом, некоторые наиболее тревожные последствия немецкой интервенции были устранены.

Я должен привести здесь краткое резюме различных предшествовавших интервенции дискуссий. Я не знал об этом, когда получил телефонное сообщение о немецкой экспедиции, авангард которой высадился в Турку всего два дня спустя. На протяжении всей войны я, по сути, ничего не знал о начале немецкой интервенции. Только позже смог собрать воедино следующие факты.

В воскресенье, 3 февраля, министр Финляндии в Стокгольме Грипенберг получил следующее сообщение от Министерства иностранных дел Швеции:

«Королевское Министерство иностранных дел 3 февраля 1918 года получило от шведского поверенного в делах в Хельсинки предназначенную для вас телеграмму от финского правительства следующего содержания: „Маннергейм примет решение о пункте назначения груза, и контакт с ним необходим. Царит полная анархия. Необходимо принять энергичные меры, чтобы вызвать шведскую и немецкую интервенцию”»[26].

Загадочные слова «пункт назначения груза», вероятно, относились к запросу, где должен был высадиться возвращающийся егерский батальон, или, возможно, речь шла о партии оружия. Какой бы неясной ни была ситуация, наш министр истолковал рекомендацию обратиться с просьбой об интервенции как приказ своего правительства. Более того, счел это настолько неотложным, что, не дав себе времени выяснить мнение сената в Ваасе и главнокомандующего, обратился к премьер-министру Швеции Эдену с официальной просьбой о вооруженном вмешательстве Швеции.

Шведский премьер-министр немедленно отклонил просьбу, но предложил посредничество Швеции на том основании, что «у белой Финляндии нет возможности одержать победу над объединенными силами красных и России. Белая армия слаба и не обучена, а красные пользовались поддержкой России и ее огромными ресурсами». На следующий день Грипенберг повторил эту просьбу с тем же результатом.

Получив однозначный отказ в Стокгольме, Грипенберг направил в сенат в Ваасе доклад по установленной форме, но тот ответил противоречивыми инструкциями. Затем он телеграфировал нашему министру в Берлине, государственному советнику Эдварду Йельту, с просьбой принять необходимые меры. То, что Грипенберг правильно истолковал намерения сената, явствует из письма, написанного в то время сенатором Ренваллом нашему министру в Берлине. В нем он уполномочивает нашего представителя выяснить, готова ли Германия оказать нам вооруженную помощь[27]. Кроме того, 14 февраля германский Генеральный штаб, ссылаясь на запрос сената о вооруженной помощи, направленный в декабре 1917 года, настоятельно призвал нашего министра возобновить запрос. Это было сделано, и 2 февраля министру Йельту сообщили, что просьба удовлетворена. Эта информация была передана сенату курьером, прибывшим в Ваасу 2 марта, на следующий день после того, как ее получил я. В то время дипломатическая информация распространялась не так быстро!

Следует помнить, что русско-германские мирные переговоры в Брест-Литовске были прерваны 12 февраля, а через семь дней закончилось ранее согласованное перемирие. Поскольку на Востоке у Германии руки оказались развязаны, в Прибалтике началось новое наступление. В течение недели была