Лабинцы. Побег из красной России. Последний этап Белой борьбы Кубанского Казачьего Войска - Федор Иванович Елисеев

Возможно, что генерал Науменко, как офицер Генерального штаба, видел гораздо дальше нас, строевых начальников, неискушенных в политике, вернее, ничего в ней тогда не понимавших и послушных воинской дисциплине, что война фактически окончена не в нашу пользу. И чтобы не вести казаков в полную неизвестность и не быть морально ответственным перед ними, предложил идти в Грузию только желающим.

В станицах Тифлисской и Ладожской

29 февраля (високосный год) корпус вошел в Тифлисскую. Эта была последняя станица нашего Кавказского полкового округа. В 1-м Кавказском полку мирного времени тифличане считались молодецкими казаками, хорошими наездниками, а в гражданской – стойкими против красных.

В тот же день я проехал к памятнику-обелиску, поставленному станицей 34 казакам бывшего моего конного отряда, расстрелянным красными 24 марта 1918 года после нашего неудачного Кавказского восстания.

Рядом могила командира 1-го Кавказского полка, полковника Орфенова, погибшего под Царицыном в 1919 году. Его я хорошо знал по Манычскому району, где мы вместе командовали полками в 3-й Кубанской дивизии генерала Бабиева.

Он гусар. Добрый человек и храбрый офицер. И в боях тогда – он на английском седле, в кителе, в фуражке, в пенсне и со стеком в руке. Казаки искренне полюбили его, и по ходатайству фронтовиков станица приняла его в казаки.

Судьба словно нарочно посылала мне жуткие этапы переживаний по родным станицам. Грустно перекрестился я, глядя на обелиск, на котором были написаны фамилии расстрелянных казаков и среди них – их начальника, всем известного в полку по Турецкому фронту, младшего урядника Романа Кольцова.

Долгим, скорбным, смертельным взглядом смотрел на меня он тогда, в степи между Кавказской и Дмитриевской станицами, когда казаки отряда пали духом, узнав, что наши главные силы, пехота, разбиты красными и нам надо как-то спасаться. И он с полусотней повернул назад и тронулся к своей станице. Красные их уже ждали на всех входах. Часть казаков спаслась, но 34 схватили с седел и расстреляли на второй же день.

Красные войска вошли сюда через день и немедленно разрушили этот высокий памятник со шпилем. Несчастные их жены, матери, отцы!.. Как и несчастны сами погибшие!.. Даже и в могилах им не дали покоя.

Еду проведать своего верного соратника «от Воронежа и до Кубани», старшего урядника-конвойца Тимофея Сальникова. На удивление – они бедны. Во дворе обыкновенная хата, сараи для скота. Нет даже и амбара. И только одна пара отличных рослых рабочих лошадей в хороших телах. Отличный строевой конь был и под Сальниковым.

У ворот меня встречает его отец. Он окликнул Тимофея «с база». Увидев меня, тот смутился. Думал, что я буду его ругать – почему он не в своем 2-м Кавказском полку, как казак «второй очереди».

– Ты остаешься, Тимофей?.. Продай мне своего коня. Его все равно отберут красные, – были мои слова к нему.

– Не могу, Федор Иванович!.. Всю действительную службу прослужил на нем в Конвое и гражданскую. Целых шесть лет. Дорог он мне. И жаль. Спрячу его. А если отберут красные, то, значит, судьба, – печально говорит мне этот умный, серьезный урядник Конвоя Его Величества, и его черные глаза стали еще грустнее.

Он просит «обязательно» войти в хату и «хоть посмотреть Святой угол», как говорят в станицах. Этому рассудительному казаку отказать я не мог. Зашел, перекрестился на иконы в Святом углу. Сели за стол. Он один. Мать и жена у печи. Обе молчат и грустны.

– Вот, мама, и ты, Феня, тот мой полковник станицы Кавказской, о котором я так много вам рассказывал. Таковых уже не сыскать. Ежели бы все были такие, – вдруг говорит он.

– Да ты что, Тимофей?.. – перебиваю я его. – Я зашел к тебе отведать хлеба-соли и повидать Святой угол, а ты занимаешься каким-то восхвалением.

– Э-э, Федор Иванович, вот в этом-то и горе наше, что не все офицеры были настоящими!.. Што я, не вижу?! Тоже службу военную хорошо прошел! Многое видал! Теперь вы уходите. Я сам остаюсь. Не могу и не хочу идти. Не верю!.. Пусть што будет. И перед разлукою – хочу Вам сказать то, што у меня на душе.

Писали потом, что красные коня отобрали на второй же день.

С красными у нас потеряна связь. Где противник – неизвестно. После дневки в Тифлисской корпус вошел в станицу Ладожскую Екатеринодарского отдела. Это была родина генералов Косинова, Растегаева и полковника Калугина – наших кавказцев – и моего друга полковника Сменова. Она расположена на высоком плоскогорье, и Кубань протекает непосредственно внизу. 2-я дивизия расположилась в самой восточной стороне станицы, а штабу дивизии отведена квартира в доме станичного атамана, бывшего урядника Конвоя Его Величества. Хозяйство атамана хорошее, но не отличное. Скромная, молчаливая жена. Атамана мы не видим, так как он все время находится в станичном правлении.

Еду в штаб корпуса для ориентировки. Там вижу очень красивого старика генерала. У него роскошная седая борода, аккуратно подстриженная и поделенная на две стороны. Одет элегантно. На нем светло-серая черкеска на черном бешмете. На ногах мягкие хромовые сапоги. Оружие, кинжал и шашка в богатой серебряной оправе. Он так нарядно и аккуратно был одет, что если бы не седая борода или если бы не видеть его головы, то можно было подумать, что это сидит только что произведенный в офицеры юнкер.

Он был эластичен не только в своих манерах, но был эластичен и в разговоре. И сидит он на стуле легко, готовый быстро подняться с него в любой момент, в особенности на зов начальника или дамы. Вид его был таков, словно он собрался на бал и вот по пути заехал сюда, на военное совещание.

Тут же сидел начальник 4-й Кубанской дивизии полковник Хора-нов, который, прищурившись по-горски и не снимая со своего лица какой-то странной, смущенной и слегка растерянной улыбки, говорил какие-то каламбуры, обращаясь то к генералу Науменко, то к этому генералу.

Говорилось об отступлении за Кубань и еще что-то. Потом генерал Науменко отпустил всех и посоветовал этому нарядному генералу вернуться в Екатеринодар, явиться в Войсковой штаб и «уже там все выяснить». А что «выяснить» – я не знал. Об этом разговор был, видимо, до моего прибытия.

– Полковник Елисеев, задержитесь здесь немного, – говорит мне генерал Науменко.

Мы едем верхом в станичное правление, откуда он хочет говорить с начальником Кубанского Войскового штаба. Мы там.

– Вы знаете, Елисеев, что случилось? – с улыбкой спрашивает он меня.

– Ничего не знаю, Ваше превосходительство, –