Мальчик и революция. Одиссея Александра Винтера - Артем Юрьевич Рудницкий

Продырявленный «юнкерс» задымил, один мотор глухо чавкнул и замолк, второй забился в предсмертных судорогах. В пламени и гибельной черноте клубившегося дыма машина устремилась к земле. Наверное, последним усилием пилот выровнял ее, выпустил шасси, но их смяло, когда она тяжело плюхнулась на полосу, развернулась боком, проволочилась брюхом по бетонке, потом вынеслась на поле, прямо к ангару, где стояли истребители, и застыла, в пламени и дыму.

А затем все решилось в пять или шесть минут. Вышку, с которой велся огонь буквально срубило выстрелами из пушек и пулеметов с других вышек. Я видел, как тело Ермолина подбросило в воздух и швырнуло на землю. И не теряя ни секунды, рванулся к «юнкерсу», опередив красноармейцев, которые тоже помчались во весь опор. Дверь самолета заклинило, я выхватил пистолет и принялся лупить рукояткой по замку что было сил. Машина продолжала гореть, вот-вот могла взорваться. Вмял замок, но это не помогло. Кто-то из красноармейцев прихватил кусок арматуры, я вырвал эту железяку у него из рук, подцепил дверцу, резко дернул, и на нас вывалилась что-то кричавшая и дергавшаяся в истерике женская фигура в летном комбинезоне. Лицо, искаженное гримасой страха. Спутанные светлые волосы. Ее мгновенно подхватили красноармейцы, а я ринулся внутрь, чихая и кашляя. Искать выживших – но их не было. Кристине Беккер повезло – она находилось в салоне, а кабину буквально изрешетило пулями. Пилот, штурман и радист, все мертвые, залитые кровью. У пилота руки на штурвале. Вцепился намертво, в предсмертном спазме. Он до последнего боролся за живучесть самолета. С трудом разжимаю пальцы, стаскиваю с кресла. Языки пламени пожирают пришпиленное к приборной доске фото Сары Леандр из «Восстания в пустыне». Она дарила надежды и несбывшиеся мечты. Выносим с красноармейцами летчика, потом успеваем вытащить все трупы, их тут же оттаскивают подальше от «юнкерса», который взрывается спустя несколько минут. По полю катит карета скорой помощи с надсадным воем сирены. И по-прежнему моросит дождь.

13 октября, 13 часов 15 минут. Кабинет начальника Отдела особых операций

– В общем, тебе сильно повезло, что это не твоя ошибка, – сухо сказал начальник. – Дважды повезло, – уточнил. – Потому что немка осталась в живых. Иначе скандал и позор. У нее ж мировая слава. – Начальник почти никогда не улыбался, а на этот раз был предельно сумрачен. – И одним позором не обошлось бы. Война бы началась. А это кранты. Тебе наверняка, а возможно и мне. Мы отвечали, нам было поручено, и мы просрали.

Я молча слушали. Небритый, потрепанный. Почти сутки провел в камере, допрашивали постоянно. Начальник пригладил коротко стриженные волосы.

– Ставки высоки. Оттуда, – он ткнул пальцем в потолок, – Гиммлеру звонили, извиняться пришлось. Всё сотрудничество к чертовой бабушке могло полететь… Обошлось. Пока. Не нашли ошибок в твоих действиях. Кадровики сплоховали, мать их туда-растуда…

– Как сплоховали? Что выяснили? Насчет часового? Они же все проверенные-перепроверенные.

– Как видишь, не до конца, – скривился начальник. – Открыл лежавшую на столе тонкую папку, вынул листок, нацепил на нос очки в стальной оправе, зачитал: «Ермолин, Тимофей Иванович, 1921 года рождения… село Гречанка… из бедняков… родители одними из первых вступили в колхоз… помогали раскулачивать… убиты врагами в процессе хлебозаготовок…». Снял очки, отложил папку. – Ну, по всем статьям наш парень. Только сожительницу его проморгали, не знали о ней ничего, а вчера, когда комнату Ермолина обыскивали, вышли на след. А след-то простыл. Как пить дать, эта сука его настропалила. Чую, тут целый заговор.

– Кто она? – вырвалось у меня.

– Антонина Поспелова, корректор в Детгизе, до этого секретарь-машинистка в Промакадемии, а еще до этого – переводчик в посольстве Великобритании, вот откуда веревочка вьется, кумекаешь?

– И что? Нужны доказательства.

– Есть доказательства. На квартире остался чемодан с радиопередатчиком, еще дневник Ермолина нашли. В дневнике записано то, что ему эта сука рассказала, что родителей его убили не враги, а местные чекисты, потому как по правде выступали мать с отцом против грубых и поспешных методов коллективизации, которые потом осудил сам товарищ Сталин. И копию документа предъявила, докладную начальника райотдела НКВД.

– Какая-то мешанина, – я озабоченно почесал в затылке. – Все улики налицо, искать ничего не надо, хоть сразу рапорт составляй.

– Уже составили, – буркнул начальник. – Но не тебе в этом копаться. Главное, что обработала она этого крестьянина на совесть и заставила сделать то, что могло нанести аграмаднейший ущерб нашей советской родине, вызвав конфликт с немцами. А вот не затанцевалось («затанцевалось» было излюбленным выражением начальника) и ты, конечно, молодец, что бабу эту успел из самолета вытащить. Кто там в этом вашем фильме ее спасать был должен?

– По сценарию Мухин должен.

– Вот ты вместо Мухина и спас, – фыркнул начальник. – Шмелев все заснял и всю сцену как есть в картину вставит. Только твою рожа на мухинскую заменит. Считай теперь, что ты с этим пидором сроднился. Доволен?

– Чему тут быть довольным, товарищ начальник… – я постарался произнести это с максимальным унынием. – Этим кино сыт я по горло. Хватит с меня.

– А вот и не хватит, – отрезал начальник. – Немчуру спас, хвалю, не то каюк был бы не только ей, но и тебе. А от кино не убежишь… – он сделал паузу, – в силу вскрывшихся обстоятельств тебе поручено обеспечивать безопасность Кристины Беккер в течение всего времени ее пребывания в Москве, на съемках и везде. Что не так, лично ответишь.

От неожиданности я вскочил со стула. Такой вариант меня не устраивал. Гибельный вариант. За любой промах на тот свет без остановок прямым ходом отправят. Или немка нажалуется, баба-то, небось, с норовом.

– Да у меня других дел невпроворот!

– Другие дела подождут, считай это, – начальник стукнул кулаком по столу, – делом первейшей важности. Да и не один ты будешь, подберешь парней надежных. Только не переборщи, а то знаю тебя, целую армию соберешь. И будете ходить за ней всем кагалом. А нужно незаметно, чтобы актерке глаза не мозолить. Она уже успел заявить, что «хвоста» не потерпит.

– Совсем незаметно не получится… – протянул я, подумав, что не ошибся насчет этой кинозвезды. Все они вздорные, испорченные славой и богатством.

– А ты сделай так, чтобы получилось. Представишься, чего изволите и все такое, любое желание с ходу выполняй, а держись на пионерском расстоянии. Но из виду не упускай ни на секунду. Ни на съемках, ни где-либо еще. Понятно?

– Понятно, – сказал я упавшим голосом.

– Задание непростое, – в голосе начальника прорезались участливые нотки, – эта дама та еще штучка, подкована на все четыре ноги, с Гитлером и со