Крах Украинской державы - Павел Петрович Скоропадский

затуманило у него правильный взгляд на вопросы, связанные с украинством. Он мне дал, я помню, список лиц, которых умолял не убирать из ведомства, а другой с кандидатами для назначения в Сенат.

Я об этих списках ничего Чубинскому не сказал, так как мне хотелось самому проверить его отношение к этому вопросу. Когда же мне Чубинский представил кандидатов, то я увидел, между прочим, всех этих украинских деятелей, о которых мне писал Шелухин. Они были также и кандидатами Чубинского. Это показывает на беспристрастность, но конечно, он не мог назначать людей без всякого стажа на высшие судебные должности, и ему приходилось все-таки идти иногда против украинских деятелей, которые хотели какой-то крайней украинизации в ущерб делу правосудия. На Украину в это время съехалось очень мною видных юристов с севера, и потому подобрать действительно подходящий состав было нетрудно.

* * *

Ввиду стремления нашего утвердить возможно более государственные начала, было решено создать Державный Сенат. Создание его совершилось приданием его генеральному суду, имевшему два департамента: гражданский и уголовный, и еще третий – административный.

Я придавал громадное значение Сенату, стремился его, насколько возможно, более провести в сознании народа. Дал ему большие права с тем, чтобы это учреждение было нечто вроде живой совести правительства.

Сенаторы назначались мною с большим выбором, первоначально по представлению совета министров, а затем уже выбирались самим Сенатом и мною утверждались. Тут пришлось много спорить с Шелухиным и с судебными лидерами украинцев. Я, конечно, ничего не имел против них и, как указывал уже, всех подходящих кандидатов украинцев назначал, но они во всех неукраинцах видели каких-то врагов Украины.

Врагами они не были, это были порядочные люди, которые не пошли бы на дело, которому не сочувствовали бы, но что иногда они несколько горячились и не стремились к смягчению национальной розни, это верно. Например, ими был поднят вопрос о языке в Сенате, конечно, не без оснований, но к чему эта спешка, к чему обострения, когда и без того острых вопросов было много.

Я лично считал, что державным языком на Украине должен был украинский, но ничего не имел против того, чтобы со временем оба языка, т. е. русский и украинский, были равноправны. К этому шло, и боязнь некоторых украинцев, что русский язык затрет украинский, по-моему, показывает отсутствие веры в Украину. Я этого не боялся, но считал, что теперь, когда положение с языками так остро, ничего не случится, если украинский язык будет один.

Группа неукраинских сенаторов чуть ли не с первых заседаний этот вопрос обострила и добилась того, что вопрос этот был поставлен на обсуждение в общем собрании. Я вызвал председателя к себе и попросил его найти предлог снять этот вопрос с повестки, что и было сделано.

Главное, что Сенат уже начал функционировать, и состав его, целиком укомплектованный из лучших юристов на Украине и Великороссии, безусловно обещал, что работа Сената будет на должной высоте.

Ничего не давало наблюдателю такого ясного представления о том, что на Украине создана действительная государственность, как именно учреждение и открытие Сената. Даже если бы и часть его состава, чего не было на самом деле, но что казалось украинцам, и была бы недостаточно проникнута сознанием украинской государственности и смотрела на это как на временное явление, и то нужно было бы беречь Сенат и стараться всеми силами его поддержать людям, которые хотели блага для Украины.

Украинская Директория чуть ли не с первого дня своего появления, как я недавно узнал, раскассировала Сенат. Это непонимание значения нашего Сената украинцами именно с украинской точки зрения меня поразило.

* * *

На Украине при Центральной Раде было и Морское министерство, что там происходило в то время, я знаю только случайно, и поэтому особенно распространяться о деятельности этого учреждения до моего появления я не буду.

Когда установилось Гетманство, возник, конечно, также и вопрос о флоте. Положение было совершенно невыясненное. Немцы в этом вопросе вели двусмысленную политику. С одной стороны, они весь флот, за исключением двух броненосцев, ушедших в море, захватили, но говорили, что это лишь временно, хотя распоряжались им, как если бы вопрос о том, что он принадлежит им, был бы предрешен. Распоряжения эти далеко не шли к тому, чтобы флот сохранился хотя бы в приблизительной целости. В портах тоже они являлись полными хозяевами, особенно в Севастополе.

С другой стороны, по доходящим до меня сведениям, и турки, и болгары очень зарились на это ценное имущество и старались выторговать себе что-нибудь.

Офицерство было в полной неизвестности о том, что будет в дальнейшем. В первые же дни у нас было решено, что необходимо, чтобы весь флот был украинским. Не говоря уже о политическом значении этого дела, Украина являлась единственной частью бывшей России, которая могла фактически выдержать те расходы, которые флот предъявлял для приведения его хотя бы в мало-мальски сносный вид.

Я был поставлен лично в чрезвычайно трудное положение, так как, стоя далеко от нашего флота, имея очень мало даже знакомых во флоте и еще меньше специальных знаний в этом сложном деле, я не знал, как, с одной стороны, решить вопрос управления этим флотом, с другой – затруднялся остановиться на программе, которой следовало бы в дальнейших действиях держаться.

С немцами дело было ясно, и в письмах и на словах я настаивал на передаче флота нам, но как быть с внутренним управлением – я не знал. В первые же дни явился ко мне моряк Максимов, исполнявший при Раде, кажется, должность начальника Морского штаба. Он был в курсе дел и производил впечатление работящего и знающего свое дело человека. Я приказал ему вызвать из Одессы наиболее опытных и пользующихся во флоте хорошей репутацией адмиралов. Через несколько дней адмиралы явились, я им вкратце рассказал о положении дела, указал им на свою неосведомленность и просил мне выработать штат морского управления.

Я теперь не помню всех фамилий адмиралов, но припоминаю, что там был адмирал Покровский, назначенный мной в скором времени после этого главным начальником портов, затем был адмирал Ненюков, остальных не помню.

Я обратился также с просьбой, на кого они могли бы указать мне как на кандидата для замещения должности товарища морского министра. У нас предполагалось тогда не создавать отдельного морского министерства, а соединить военное и морское министерство в один орган, ограничиваясь для морского дела одним лишь товарищем министра, подчиненным военному министру.

Адмиралы мне рекомендовали одного адмирала, живущего, кажется, в Таврической губернии, я его