Белая масаи. Когда любовь сильнее разума - Коринна Хофманн

магнитофон, вытаращив глаза, другие с опаской ощупывают его. Лкетинга с гордым видом ставит магнитофон на плечо, и некоторые мораны снова принимаются танцевать.

Становится холодно, я возвращаюсь к хижине. Джеймс собирается переночевать у друга, а мой возлюбленный отправляется в лес с остальными. Я снова слышу отовсюду шум. Вход в хижину не закрыт, поэтому я иногда вижу мелькающие ноги. Я очень рада бы снова вернуться в Барсалой. Одежда прокуренная и грязная, а тело требует воды, не говоря уже о волосах.

Утром первыми в хижину забираются ребята. Мать готовит чай. Вскоре появляется голова Лкетинги. Заметив мальчиков, он сердито говорит с ними. Мать тоже вставляет пару слов, и мальчики уходят без чая. На чаепитие остаются Лкетинга и другой моран. «В чем проблема, милый?» – спрашиваю я, немного сбитая с толку. После долгой паузы он объясняет, что это хижина воинов, и совсем юным мальчикам здесь не место. Джеймс должен принимать пищу в другом доме, где сын хозяйки одних лет с ним. Мать упрямо молчит. Я расстроена, что не разговариваю по-английски, и в то же время мне жаль изгнанных мальчиков. Ничего не поделать – придется смириться с этими правилами. Я интересуюсь, долго ли мы еще здесь пробудем. Мне отвечают, что еще примерно два-три дня, а потом каждая семья вернется на прежнее место. Я в ужасе, что еще так долго просижу без воды, в коровьем навозе и мухах. Мысль о Швейцарии снова подкрадывается ко мне. Я все еще очень слаба. Чтобы справить нужду, я никогда не захожу в лес дальше, чем на пару метров. Я хотела бы вести нормальную жизнь со своим парнем.

Днем отец Джулиано приносит бананы и письмо от мамы из Швейцарии. Я сразу ободряюсь, хотя мама пишет, что очень переживает, что давно не получала от меня весточки. Мы с отцом-миссионером обмениваемся парой слов, затем он уходит. Я сажусь писать ответ. О малярии упоминаю лишь вскользь, чтобы зря не беспокоить маму. Пишу, что, возможно, скоро приеду в Швейцарию. Я собираюсь передать письмо миссионерам по возвращении. Маме придется ждать его три недели.

Наконец мы отправляемся домой. Быстро укладываем вещи. Все что возможно, уже забито в лендровер, остальное мать привязывает к двум ослам. До ее хижины в Барсалое путь неблизкий, поэтому я направляюсь к реке. Лкетинга не хочет оставлять машину без присмотра, и мы едем дальше по пересохшему руслу до места, где нас никто не потревожит. Я снимаю прокуренную одежду, и мы наконец-то как следует моемся. По мне стекает черная мыльная пена. Я буквально заросла копотью. Лкетинга терпеливо, в несколько приемов, моет мне голову.

Давненько я не видела себя голой, и теперь замечаю, как похудели ноги. После водных процедур я чувствую, будто заново родилась. Закутавшись в кангу, принимаюсь стирать одежду. Как всегда, смыть грязь холодной водой довольно проблематично, но при наличии достаточного количества порошка с этим можно справиться. Лкетинга тем, что помогает мне стирать мои юбки, футболки и даже нижнее белье, доказывает, как сильно он меня любит. Никакой мужчина не стал бы стирать женскую одежду.

Мне очень нравится наше единение. Мы развешиваем мокрую одежду на кустах и раскаленных камнях. Садимся на солнышке, я в канге, Лкетинга – без всего. Он вытаскивает маленькое карманное зеркальце и начинает при помощи специальной художественной палочки раскрашивать лицо оранжевой охрой. Своими длинными изящными пальцами он делает это весьма искусно, и мне доставляет удовольствие наблюдать за ним. Он выглядит фантастически, и я наконец снова чувствую растущее желание. Лкетинга смеется: «Почему ты все время смотришь на меня, Коринна?» – «Ты очень красив», – отвечаю я. Но Лкетинга качает головой и говорит, что так говорить нельзя, потому что это приносит людям несчастье. Одежда сохнет быстро. Собравшись, мы едем дальше. Остановившись в деревне, заходим в чайный домик, где, помимо чая, можно купить мандази – небольшие кукурузные лепешки. Постройка представляет собой что-то среднее между бараком и большой хижиной. На земле – две печки с кипящим чаем. Доски вдоль стен служат скамейками. Там сидят трое старейшин и два морана. Они приветствуют нас: «Supa moran!» – «Supa», – отвечаем мы. Мы заказываем чай, и, пока два воина разглядывают меня, Лкетинга начинает разговор с тех же вступительных слов, которые я теперь уже понимаю. Здесь каждого незнакомца принято спрашивать, как его зовут, где он живет, как поживает семья и домашние животные, откуда он пришел и куда направляется. Затем обсуждаются недавние события. Это здесь почти как газета или телефон в городе. Так разговаривают с каждым встречным. Однако двое моранов еще хотят знать, «кто такая эта mzungu». Затем разговор заканчивается, и мы отправляемся дальше.

Мать уже дома и занята заделыванием дыр в нашей старой хижине. Крыша снова набивается картоном или циновками из сизаля. Коровьего навоза сейчас нет. Лкетинга с Джеймсом идут в лес, чтобы нарезать побольше колючих кустов. Они хотят поднять и починить забор. На людей, которые остались в Барсалое, несколько дней назад чуть было не напали два льва, которые таскали коз. Они пришли ночью, перепрыгнули через колючий забор, схватили несколько коз и исчезли. Поскольку воинов не было, погоня исключалась. Но потом заборы все-таки подняли. Весь район говорит об этом происшествии. Нужно быть осторожными, потому что львы вернутся. На нашем участке львам было бы тяжелее совершить их преступление – мы приняли решение оставить машину рядом с хижиной, так что половина площади уже занята.

Вечером возвращаются наши животные. Благодаря швейцарскому колокольчику мы слышим их издалека и идем навстречу. Красивое зрелище, когда животные спешат домой. Впереди козы, за ними коровы.

Наш ужин состоит из угали, который Лкетинга ест только поздней ночью, когда все спят. Наконец-то мы можем любить друг друга. Не должно быть слышно никаких звуков, потому что мать и Сагуна спят всего в пяти шагах от нас. Все-таки приятно ощущать его шелковистую кожу и страсть. По окончании любовного действа Лкетинга шепчет: «Теперь у тебя будет ребенок». Я смеюсь над его уверенностью. В то же время ловлю себя на том, что у меня давно не было месячных. Но я связываю это со своим болезненным состоянием, а не с беременностью. И все равно засыпаю счастливая, с мыслью о ребенке.

Проснувшись посреди, ночи я чувствую боль в животе. В следующий момент понимаю: это понос. Меня охватывает паника. Я осторожно толкаю Лкетингу, но он спит как убитый. Боже мой, я не смогу сама найти отверстие в заборе! Кроме того, возможно, львы поблизости. Я тихо выползаю из хижины, воровато оглядываясь. Затем приседаю за лендровером…