Анна Вырубова - Фрейлина Её величества. «Дневник» и воспоминания Анны Вырубовой

На следующий день полки с музыкой и знаменами ушли в Думу, Гвардейский Экипаж под командою Великого Князя Кирилла Владимировича. Те же полки, те же люди, которые накануне приветствовали Государыню: «Здравия желаем, Ваше Императорское Величество!» — Караулы ушли; по дворцу бродили кучки революционных солдат, которые с интересом все рассматривали, спрашивая у оставшихся слуг объяснение. Особенно их интересовал Алексей Николаевич. Они ворвались к нему в игральную, прося, чтобы им его показали. Императрица продолжала оставаться спокойной и говорила, что опасается только одного: чтобы не произошло кровопролития из-за Их Величеств.

Три дня мы не знали, где Государь. Наконец, пришла телеграмма, в которой он просил, чтобы Её Величество и дети поехали к нему. В то же время пришло от Родзянки, по телефону «приказание» Её Величеству с детьми выехать из Дворца. Императрица ответила, что никуда ехать не может, так как это для детей грозит гибелью; на что Родзянко ответил: «когда дом горит — все выносят!» О предполагаемом отъезде Императрица пришла сказать мне вечером, она советовалась с доктором Боткиным, как перевезти меня в поезд; врачи были против поездки. Мы все-таки приготовились ехать, но ехать не пришлось.

Во время этих тяжких переживаний пришло известие об отречении Государя. Я не могла быть с Государыней в эту ужасную минуту и увидела ее только на следующее утро. Лили Дэн рассказывала мне, как Великий Князь Павел Александрович приехал с этим страшным известием и как после разговора с ним Императрица убитая горем, вернулась к себе и г-жа Дэн кинулась ее поддержать, так как она чуть не упала. Опираясь на письменный стоя, Государыня повторяла: «abdiqué» (Лили не говорила тогда но английски). «Мой бедный, дорогой, страдает совсем один… Боже, как он должен страдать!» Все сердце и душа Государыни были с её супругом; она опасалась за его жизнь и боялась, что отнимут у неё сына. Вся надежда её была на скорое возвращение Государя: она посылала ему телеграмму за телеграммой, умоляя его вернуться как можно скорее. Но телеграммы эта возвращались ей с телеграфа с надписью синим карандашей, что «место пребывания адресата неизвестно». Но и эта дерзость не поколебала её душевного равновесия. Войдя ко мне, она с грустной улыбкой показала мне телеграмму, но, посмотрев на меня, пришла в раздражение, что я узнав об отречении Государя от моих родителей, обливалась слезами, раздражалась не тем, что я плакала, а тем, что родители не исполнили её волю, так как накануне она просила их не говорить об этом, думая сама подготовить меня. Но оставшись одна Императрица ужасно плакала. «Мама убивалась», — говорила Мария Николаевна, — «и я тоже плакала; но после ради мамы, я старалась улыбаться за чаем».

Никогда я не видела и вероятно никогда не увижу подобной нравственной выдержки, как у Ее Величества и её детей. «Ты знаешь, Аня, с отречением Государя все кончено для России», — сказала Государыня, — «но мы не должны винить ни Русский народ, ни солдат: они не виновата».

Ольга и Татьяна и Алексей Николаевич стали поправляться, как заболела последняя — Мария Николаевна. Императрица распорядилась, чтобы меня перенести наверх, в бывшую детскую Государя, так как не хотела проходить по пустым залам, откуда все караулы и слуги ушли. Фактически мы были арестованы. Уехали и мои родители, так как от моего отца требовали, чтобы он сдал канцелярию, и князь Львов дал ему отставку.

Дни проходили, и не было известия от Государя, Ее Величество приходила в отчаяние. Одна скромная жена офицера вызвалась доставить Государю письмо в Могилев в провезла благополучно; как она проехала и прошла к Государю, — не знаю. Императрица спала совсем одна во всем нижнем этаже; с трудом удалось г-же Дэн испросить разрешение ложиться рядом в кабинете. Пока младшие Княжны не заболели, одна из них ложилась на кровать Государя, другая на кушетку, чтобы не оставлять мать совсем одну.

В первый вечер, после перехода дворца в руки революционных солдат, мы услышали стрельбу под окнами. Камердинер Волков пришел с докладом, что солдаты забавляются охотою в парке на любимых диких коз Государя. Жуткие часы мы переживали. Пока кучки пьяных и дерзких солдат расхаживали по дворцу, Императрица уничтожала все дорогие ей письма и дневники и собственноручно сожгла у меня в комнате шесть ящиков своих писем ко мне, не желая, чтобы они попали в руки злодеев.

Наше беспокойство о Государе окончилось утром 9-го марта. Я лежала еще больная, доктор Боткин (расстрелян большевиками в Екатеринбурге вместе с царской Семьей) только что посетил меня, как дверь быстро отворилась, и в комнату влетела г-жа Дэн, вся раскрасневшаяся от волнения. «Он вернулся!» — воскликнула она, и запыхавшись начала мне описывать приезд Государя, без обычной охраны, но в сопровождении вооруженных солдат. Государыня находилась в это время у Алексея Николаевича. Когда мотор подъехал к дворцу, она, по словам г-жи Дэн, радостная выбежала навстречу Царю; как пятнадцатилетняя девочка, она быстро спустилась с лестницы и бежала но длинным коридорам. В эту первую минуту радостного свидания, казалось, было позабыто все пережитое и неизвестное будущее… Но потом, как я впоследствии узнала, когда Их Величества остались одни, Государь, всеми оставленный и со всех сторон окруженный изменой, не мог не дать воли своему горю и своему волнению, — и как ребенок рыдал перед своей женой.

Только в 4 часа дня пришла Государыня и я тотчас поняла по её бледному лицу и сдержанному выражению все, что она в эти часы вынесла. Гордо и спокойно, она рассказала мне о всем, что было. Я была глубоко потрясена её рассказом, так как за все 12 лет моего пребывания при дворе, я только три раза видела слезы в глазах Государя. «Он теперь успокоился», — сказала она, — «и гуляет в саду; посмотри в окно!» Она подвела меня к окну. Я никогда не забуду того, что увидела, когда мы обе, прижавшись друг к другу, в горе и смущении выглянули в окно. И были готовы сгореть от стыда за нашу бедную родину. В саду, около самого дворца; стоял Царь всея Руси, и с ним преданный друг его, князь Долгорукий. Их окружало 6 солдат, вернее, 6 вооруженных хулиганов, которые все время толкали Государя, то кулаками, то прикладами, как будто бы он был какой-то преступник, прикрикивая: «Туда нельзя ходить, г. полковник, — вернитесь, когда вам говорят!» Государь совершенно спокойно на них посмотрел и вернулся во дворец.

У меня потемнело в глазах и я лишилась чувства. Но Государыня не потеряла самообладания. Она уложила меня в постель, принесла холодной воды и когда я открыла глаза, я увидала перед собой ее и чувствовала, как она нежно мочила мне голову холодной водой. Нельзя было себе вообразить, видя ее такой спокойной, как глубоко была она потрясена всем, виденным в окно. Перед тем, как меня покинуть, она сказала мне, как ребенку: «если ты обещаешь быть умницей и не будешь плакать, то мы придем оба к тебе вечером».