«Орел» в походе и в бою. Воспоминания и донесения участников Русско-японской войны на море в 1904–1905 годах - Коллектив авторов

А команду надо пожалеть, из которых много имеют жен и детей, которые останутся после них ничем не обеспеченные; а также многие только начинают жить». Изъявили согласие все офицеры, кроме мичмана Волковицкого и барона Унгерн-Штернберга[221], которые вотировали, чтобы взорвать суда или утопить, но скоро и они согласились на сдачу. После этого офицеры, которые настаивали на сдаче, проходя по палубе судна, где стояли кучками матросы, говорили: «Напрасно мы сдались, лучше бы было взорвать судно».

После совещания с офицерами адмирал приказал собрать команду и обратился к команде с речью, в которой высказал свое намерение сдаться, сказал при этом, что: «Бой дать нельзя, поражение наше неизбежно. Мертвые мы пользы России не принесем.

Притом вас много есть запасных и у многих есть дети; а также из них есть, которые только начинают жить. Я не хочу быть причиной вашей смерти и горя ваших близких, и потому сдаюсь. А я уже жил довольно, видел много хорошего и плохого. Мне уже немного осталось жить, не больше как лет пять. Себя мне не жаль. Вашим потом и кровью заработанные, я получал чины и ордена, и за вас я получал почести, за вас приму и позор». При этих словах слезы покатились по лицу любимого адмирала, и остальные слова он говорил, почти плача. Многие из команды, видя это, тоже плакали от избытка чувств к адмиралу. Хотя все знали его доброту и любовь к команде, но того, что происходило перед их глазами, никто не ожидал, то есть никто не думал, чтобы он любил нас не просто как подчиненных, готовых всегда с охотою исполнить его волю, но так, как многих из нас, может быть, не любили отцы и матери. «Всю вину я возьму на себя. Я знаю, что мне будет плохо, и если я так делаю, то единственно из-за того, что сильно жалею вас». Больше [он] не мог говорить и спустился вниз.

Когда у нас спустили флаг, тогда подошел японский миноносец и, взявши нашего адмирала, увезли на флагманское японское судно. Когда адмирал наш вернулся обратно на свое судно, он приказал команду поставить во фронт и обратился [к] команде. Сказал, показывая рукой на неприятельские суда: «Мы дрались с японцами 81/2 часов. Смотрите результат нашего боя: у неприятеля цел весь флот, все суда как будто только сейчас вышли из дока. А у нас погибло все. Нам нужно учиться, учиться и опять учиться» – и зарыдал, как ребенок, и спустился в палубу.

«Суворов».

Вся верхняя палуба еще была побита с начала боя. В половине 3-го снаряд попал в командирскую рубку на корме, в которой в это время находились младший флагманский офицер лейтенант] Новосильцев, мичман Казакевич и охотник-студент Максимов, сигнальный кондуктор Мальчиков. Из них только один сигнальщик остался не ранен. В 3 ч. получили пробоину с левого борта в корме ниже ватерлинии. Броненосец начал крениться на левый бок, но скоро крен выровняли. Вторую пробоину получили в носу около бани, в которую во время сильного хода попадало много воды, которая разливалась по всей жилой палубе.

В начале четвертого часа один снаряд попал в боевую рубку. Ранило адмирала Рожественского и командира[222], и старшего фл[аг]-офиц[ера] убило. У адмирала сильно струилась из головы кровь. Несмотря на то, что несколько человек посылали в перевязочный пункт, но оттоль никто не приходил, кто бы мог перевязать адмирала и других. Адмирала перевязал боцман Наумов, употребил для этого для головы полотенца, а для ран, двух на ноге и одна на спине, порвал свою форменную рубаху. Когда его перевязали, то он спустился в центральный пост. Там он оставался недолго и вышел в палубу, и стал ходить по палубе, делая распоряжения, чтобы лучше тушили пожары. Затем ушел в правую среднюю 6-дюймовую башню, где и находился до тех пор, как покаме[ст] не подошел миноносец «Буйный».

Из башни Рожественский спрашивал, как ранен стар[ший] флаг-капитан[223] и куда держите курс. Ему ответили, тогда он приказал идти во Владивосток и сделал распоряжение узнать, в каком положении находится броненосец. Где неприятельская эскадра и где наша, ввиду того, что на броненосце был сильный пожар, и он весь был в огне и в дыму, различить почти было невозможно. Лишь писарю Степанову как-то удалось увидать, что «Суворов» идет в центр неприятельской эскадры, и также увидел, где наша эскадра. Узнал это флаг-капитан, передал в центральный пост, чтобы положить руля на 12 румбов вправо. После этого адмирал спустился по шторм-трапу[224] в центральный пост. Спустя некоторое время он снова вышел оттуда и стал ходить по палубам, делая распо[ряжения] насчет пожаров. Атак как раны у него не были перевязаны еще, то он сильно истекал кровью. Из медицинского персонала никто не выходил, несмотря на то, что за ними посылали несколько раз. Это объясняется тем, что все боялись выйти из перевязочного пункта как из места, более безопасного. Немного погодя еще взяли на 8 румбов вправо. К этому времени артиллерия настолько подбита, [что] только могли действовать две башни 6-дюй[мовых]. Трубы, мачты, мостики – все было перебито так, что наверх подняться не было никакой возможности. «Суворов» из себя представлял не броненосец, а какие-то жалкие остатки – разрушенные, избитые; подобие того, чем он был.

За несколько дней до боя был приказ относительно того, что если «Суворов» выйдет из строя, то к нему должен подойти из миноносцев «Быстрый» или «Бедовый», но на этот раз ни один из них не оказался. Семафором было передано на миноносец «Буйный», который в это время был недалеко от броненосца. Когда адмиралу было доложено, что миноносец подошел, что вам нужно поторопиться перейти на него, он ответил, что нужно позвать флагманского штурмана[225], и что пока он не перейдет последний (то есть флагманский штурман. – С.Г.), он на миноносец не пойдет. Последнее приказание его было настолько категорично, что [о] неудовлетворении его не могло быть и речи.

Прошло порядочно времени, пока из центрального поста явился флагман[ский] штурман. Адмирала вынесли из башни на руках. Он до того обессилел, что ходить не мог, и его понесли на ют, но там не было никакой возможности передать его на миноносец. Пришлось вернуться назад по срезу. Там, где высовываются орудия из батарейной палубы, был открыт полупортик, на который и спустили адмирала. В это время миноносец сильно качало, он то поднимался, то опускался и отходил от броненосца. Является опасность, как бы его не разбило. Адмирал, полагая,