Письма моей памяти. Непридуманная повесть, рассказы, публицистика - Анна Давидовна Краснопёрко
Письма моей памяти. Непридуманная повесть, рассказы, публицистика читать книгу онлайн
Минское гетто до сих пор остается незаживающей раной на теле Европы. В годы Второй мировой здесь гибли тысячи евреев СССР, а также евреи, вывезенные в Минск из Германии, Австрии, Чехии… Еще не все тайны гетто открыты, не все истории рассказаны…
Впервые на русском языке как отдельная книга представлена документальная повесть минчанки Анны Краснопёрко «Письма моей памяти». Когда в Минск пришла война, Анне было почти 16 лет. Она – свидетель, всё видевший, всё помнивший и впоследствии сумевший написать об этом.
Повесть «Письма моей памяти» дополняют партизанские рассказы автора, также впервые публикуемые на русском языке, и ее очерк о Германии. Завершают издание послесловия мужа и сына Анны Краснопёрко о том, как жила семья и как создавалась книга.
В прозе и публицистике, в своих публичных выступлениях Анна Краснопёрко говорила о том, что война выявляет и худшее, и лучшее, что есть в человеке, дает примеры высочайшего проявления духа всех людей, без деления на национальности, – русских, немцев, евреев, белорусов…
В партизанах
Отряд имени Сталина со временем вырос в 12-ю кавалерийскую партизанскую бригаду имени Сталина. Владимир Андреевич Тихомиров в 1944-м стал Героем Советского Союза. Бригада (три отряда, численный состав к моменту освобождения Беларуси – 579 человек) действовала в Минской и Могилевской областях. Доктор Краснопёрко в ней очень скоро превратилась в человека особо авторитетного.
Но ведь и понятно почему! Молодой белорусский историк О. Лашицкий недавно переслал мне найденные в архиве документы – отчет о проделанной работе начальника санмедслужбы 12-й бригады Р. Краснопёрко для Центрального штаба партизанского движения (от 11.8.1944 г.), а также текст ее выступления на Минском съезде врачей-партизан (проходил 12–14 мая 1945 г.). Кое-что процитирую.
«За период 1943 г. и январь – июль 1944 г. по 12-й кав. бригаде им. Сталина (прошли лечение. – Авт.): раненых – 69; больных – 208; количество продел. хирург. операций – 13; обслужено раненых и больных из других бригад – 386; вернулось в строй из числа раненых по 12 п/б – 55; отправлены в советский тыл инвалиды после ранений и тяжелораненые – 12; смертных случаев среди раненых – 2 (оба раза это были бойцы с ранениями в живот, доставленные в госпиталь уже с перитонитом. – Авт.); среди больных – нет; обслужено мирного населения – 578».
Надо понимать, что стоит за этими цифрами. Бригадный «лесной госпиталь» доктора Краснопёрко – это или землянки, или укрытые лапником палатки. Операционные – такие же землянки или палатки. Все медоборудование – пяток зажимов-пеанов, два пинцета и скальпель. Анестезия при операциях – самогон. Лекарства? Редко и немного что-то удавалось получить с Большой земли, что-то добывалось любыми путями, в дело шли травы, самопальные средства (мать, например, вспоминала, что заболевших чесоткой лечили каким-то раствором железнодорожного креозота). Если кровоток из раны не стихал, ее заливали расплавленным пчелиным воском. Главной восстановительной физиопроцедурой являлось прогревание торфяными аппликациями (своего рода ноу-хау Рахили Ароновны, кстати, оказавшееся вполне эффективным). Из выступления начальника санмедслужбы 12-й бригады на съезде врачей-партизан: «Тяжелые условия работы, постоянное окружение врагами, отсутствие инструментария и медикаментов, оторванность от научного мира, положение, когда ты должен быть универсалом, а, главное, стремление спасти жизнь каждому раненому командиру и бойцу и поскорее вернуть его в строй заставляло идти на необыкновенные с точки зрения науки приемы». И дальше – конкретные примеры этих самых приемов.
Ну а дочери? Маленькая Инна в конце концов оказалась в крестьянской семье в одной из контролируемых бригадой деревень (но про это еще поговорим). Мать же стала санитаркой бригадной санчасти.
В партизанах она пробыла с марта 1943-го по май 1944-го – больше года. Немалый срок! В эту книгу включены партизанские новеллы из сборника Анны Краснопёрко «Сузор’е» (Мн., «Мастацкая лiтаратура», 1976) в переводе на русский язык. Фантазий там нет – за каждым рассказом стоит или личное воспоминание матери, или эпизод из жизни ее тогдашних подруг, товарищей.
В характеристике-представлении к медали «Партизану Великой Отечественной войны» II степени руководство бригады отмечало участие тов. Краснопёрко А. Д. в боевых операциях. Сама Анна Давыдовна, что называется, лишнего себе не приписывала. Процитирую несколько фрагментов ее интервью минской газете «Семья» (1993 год).
«…Кто я была тогда? Семнадцатилетняя девчонка. Мать научила меня делать уколы, перевязки, компрессы. Комбриг Тихомиров усадил в седло, обучил джигитовке. Жили в землянках, спали на нарах. Боролись за жизнь раненых. Боролись с эпидемиями – сыпным тифом, трихиниллезом. Если надо – чистили картошку. Стояли на посту, охраняли бригаду. Окровавленные бинты стирали пеплом – мыло было, как золото. Если приводили пленного или брали „языка“, я, несмотря на свой минимум немецкого, становилась переводчицей. Для раненых и больных была „говорящей библиотекой“, пересказывала сюжеты книг. Сама писала стихи, сложила песню о бригаде – ее пели на мотив „Каховки“».
«…Истерзанные в Минском гетто, мы оказались здесь, в лесу, НА СВОБОДЕ. Среди своих. Главный человек в бригаде, Владимир Тихомиров, безмерно уважал мою маму. Я нашла в бригаде много друзей. Это и медсестры, и бойцы, мои подруги Валя Прокопович, Ольга Савицкая, Елена Мальцева (Гурецкая), Галя Гилицкая, Вера Борисевич, Мария Алисимчик, Женя Вишнева, те раненые, которые лежали в нашем госпитале. Со многими мы перезваниваемся до сих пор».
«…Когда меня спрашивают, какой самый важный период в моей жизни, я отвечаю: партизанский».
Национальный вопрос
В отцовском очерке подробно рассказано, как мать после партизанских лесов оказалась в мае 1944-го на Большой земле в Москве, как после освобождения Беларуси вернулась в Минск и поступила в университет, как они познакомились… Повторяться смысла нет, лучше расскажу о моментах, отцом опущенных, но характерных для того послевоенного времени.
Мать вспоминала: и в Москве, и в Минске несколько раз всякие серьезные люди, по-доброму относившиеся к веселой юной девушке с партизанской медалью на груди, говорили: «Анечка, хочешь, мы в документах запишем тебя белоруской? И паспорт такой же получишь. Честное слово, легче жить будет!»
И ведь впрямь – знаю ряд случаев, когда евреи в силу разных обстоятельств тогда оказывались записаны совсем не евреями. А у Анечки ко всему и наружность была вполне славянская, и фамилия звучала нейтрально. Отчество? Да ладно! Сплошь и рядом среди самых природных белорусов встречаются «Давыдовичи», «Наумовичи», «Моисеевичи». Белорусский же язык у матери вообще был, по сути, таким же родным, как и русский…
Она отказывалась. Не из-за какой-то проникнутости национальным духом. Тут, скорее, другое. Родители росли в советской стране советскими людьми, абсолютными интернационалистами в лучшем смысле этого слова. Помню, в детстве мать устроила мне выволочку за то, что про кого-то из приятелей сказал «хохол»: «Как ты смеешь пренебрежительно называть украинцев!» Но интернационализм – он же для всех интернационализм? Тогда почему надо стыдиться своего происхождения, кривить душой?
Из этого врожденного интернационализма произрастало многое. Характерно: несмотря на все пережитое в войну, у матери не было ненависти к немцам. Нацизм – одно, конкретные люди – другое. Разве Отто Шмидт, который уберег от расстрела их рабочую колонну и тем самым спас ее, юную Аню, не был немцем?
Думаю, от того же интернационализма шло и столь уважительное отношение у отца и матери к белорусскому языку. Тут, правда, еще и своя, местная особенность. Они родились в конце 1920-х, росли в 1930-е. Это период, когда в Беларуси проводилась так называемая коренизация, проще говоря –
